Стоит только пожелать

Стоило мне переступить порог спальни, ясный взгляд пронзительно синих глаз обратился ко мне. Похоже, он все же не до конца верил в то, что мне хватит смелости еще раз показаться в его спальне. Господин недолго мерил меня взглядом. Поставив наполовину допитую бутылку рядом со свечой, мужчина ловко поднялся и твердой походкой приблизился ко мне. Так, не пьяный, это уже хорошо. Не знаю, что на меня нашло, но я не то что не отшатнулась от него, я взяла его шершавую ладонь в свои ручки и потянула его к окну. Нашему взору открылся ночной сад, не менее прекрасный, чем при свете дня. Таинственный холодный свет луны серебрил перешептывающиеся друг с другом кроны, играл бликами на озерной глади, вырисовывал наши лица. Я не смотрела не Ренарда, не в силах оторваться от этого волшебного пейзажа. Как же красиво! Как же хочется выйти на улицу, вдохнуть свежий ночной воздух и смотреть, смотреть на темный купол, усыпанный блестками…

Теплые объятия окутали мои плечи, прерывистое дыхание защекотало чувствительную кожу, когда Ренард выдохнул:

— Милая моя, ты ведь больше не злишься на меня?

Я не нашла в себе сил ответить словами. Да и незачем было. Моего отрицательного мотания головы ему было достаточно, чтобы крепче сжать и продолжить:

— Прости, красавица моя, я не должен был… так. Сорвался, признаю. Просто сил больше нет никаких. Я весь день маялся. Думал, вот-вот брошу все, к чертям собачьим и рвану к тебе.

Кажется, сердце пропустило удар. Ах, Ренард — Ренард… Что же ты со мной сделал? Я пришла к тее среди ночи, зная, чего ты желаешь, и даже не вздрогнула при виде расстеленной кровати, а простыни на ней явно зазывают меня. Ну же, скажи, что любишь меня, и я вся твоя… А он замолчал. На несколько тяжелых, тянущихся медленно-медленно, словно сладкая патока, замолчал. Его сердце билось о мою спину, я как будто слышала рой его мыслей. Будто он на что-то решался. И в итоге решился:

— Габриэлла, я разговаривал с Амадором. Он узнал от твоего кузена Росса о вашем трудном финансовом положении и о вашем доме… что он дорог вам, но его никак не выкупить. Милая, хочешь, я подарю тебе его? Или другой дом, большой и светлый, я чудесным садом и маленьким озерцом, совсем как здесь? А хочешь, я подарю тебе это поместье? Или, может, особняк в столице, в лучшем квартале Парижа? Одно твое слово, милая, и все, что ни захочешь, будет твоим. Поверь, в этой стране нет ничего, что я не мог бы себе позволить. Только шепни мне, о чем мечтаешь? Платья? Они у тебя будут, пошитые лучшими модистками, такие, что сама королева-мать сгорит от зависти и стыда за свои наряды, которые померкнут рядом с твоими, как луна рядом с солнцем. Слуги? Я найму столько, сколько захочешь. Могу достать даже мавров и арапчат, нынче очень модно при дворе иметь чернокожего слугу. Драгоценности? Ювелиры с ног собьются, лишь бы удовлетворить все твои желания…

Я слушала его не перебивая. Все эти бесчисленные богатства проносились у меня перед глазами. А нужно ли мне это? Об этом ли я мечтала? Нет, не об этом. Я грезила о неземной любви и нежности, и моя мечта сейчас, в эту самую минуту, рушится. Признание так и не сорвалось с его губ, а того единственного предложения, что я хотела от него услышать так и не последовало. А он все говорил и говорил:

— Ты больше никогда не будешь ни в чем нуждаться. Твое содержание будет больше, чем у принцев крови. Все мои деньги, все золото, — абсолютно все будет твое…

Боже, как же похоже на куплю-продажу. Ой, как соловьем Господин заливается, какую цену заломил. И я даже знаю, что он покупает.

— Двери всех моих резиденций будут для тебя открыты, ты станешь там фактически хозяйкой…

— А взамен… — наконец перебила этот поток милостей и даров, с легкой руки Господина посуленных мне. — Вы же не просто так облагодетельствуете нищую дворянку. Вашу мысль я уловила, но перейдите уже к главному. Вы же чего-то потребуете и от меня.

Ренард резко крутанул меня, его невероятные глаза уперлись в мое лицо. Каждая черточка мужчины напряглась, взгляд вонзался острым кинжалом в самую душу, но не был злым или пугающим, скорее пристальным и отражающим намерения, а были они самые что ни на есть непоколебимые.

— Да, Габриэлла. Я хочу, чтобы ты стала моей. Полностью. Разделила со мной жизнь, радость, увеселения, роскошь…

— … постель, — горько продолжила я.

— Все, — одно-единственное слово прозвучало как приговор.