Стою за правду и за армию!

На следующий день к обеду приехал Скобелев и привез нам приятную новость: всем офицерам, которых Скобелев представил к Георгиевским крестам за Иметлийское дело, Государь император, по ходатайству Главнокомандующего, утвердил эти награды. Известие это было действительно радостное. Нужно быть самому офицером, самому участвовать в военных действиях, чтобы понять то чувство, которое испытывает каждый, ожидая этой высшей воинской награды – награды за личную храбрость, за мужество и отвагу. «Теперь никто не посмеет меня назвать трусом, никто не скажет, что я бесполезно служил родной земле и ее властелину». Мысль о белом крестике уже давно не давала мне покоя, хотя я далеко не честолюбив и любил военное дело не из-за отличий и карьеры.

На другой день Скобелев назначил у себя обед исключительно для лиц, получивших Георгиевские кресты за лихой Иметлийский бой. Поручику Узатису, который распоряжался у Скобелева хозяйственною частью, Михаил Дмитриевич приказал устроить обед погастрономичнее и запастись лучшими винами. К двум часам в квартиру Скобелева собрались приглашенные гости. Здесь были полковники Панютин, Лео, Мосцевой (герой Скобелевского редута № 2), барон Меллер-Закомельский, поручик Юрьев, Узатис, я и другие. Стол был накрыт в той самой зале, где Россия подписала мир с Турцией. Все были в самом прекрасном настроении, и Скобелев веселее всех: он радовался, что все его представления прошли без изменений.

У каждого из офицеров на груди красовался уже новый беленький крестик, кроме меня и Узатиса. Скобелев заметил это.

– Что же это вы, господа! Отчего до сих пор не надели крестов? – обратился он к нам.

– Не получили до сих пор, ваше превосходительство, а купить здесь негде, – отвечал я.

– Ну так постойте, я дам вам свой! – И, сняв с себя довольно старый Георгиевский крестик, Скобелев надел его на меня.

Вся компания уселась за столы и с аппетитом занялась истреблением вкусных блюд, запивая их прекрасным вином. После утоления голода завязалась оживленная беседа на тему, исключительно нашу, военную: вспоминали только что пережитую кампанию, в которой было так много лестного для нашего национального самолюбия, хотя, к сожалению, были и мрачные стороны. Велась самая живая беседа с критическою оценкой, высказывалась, не стесняясь, голая правда – наши ошибки, причины наших временных неудач и так далее… Но – конец венчает дело! «Победителей не судят!» – и в этом афоризме мы находили утешение в те скорбные минуты, когда вспоминали наших дорогих товарищей, геройски павших на Зеленых горах и у подножия Балкан.

Скобелев тоже поддался общему настроению и вспомнил, между прочим, старое золотое время – время своей боевой службы в Туркестанских степях.

– Да, господа, – сказал в конце обеда Михаил Дмитриевич, и умные глаза его, всегда веселые и полные юмора, еще более оживились и заблистали. – Этот белый крестик нелегко достается нашему брату! Я несколько раз заслуживал его по статуту в Хивинской экспедиции, делая самые опасные рекогносцировки за сотни верст и, переодеваясь туземцем, добывая очень важные сведения, постоянно рискуя при этом своей шкурой… Но Кауфман все не представлял меня к кресту. В деле под Махромом я был начальником кавалерии. Видя нерешительность противника, я решил сам его атаковать. Местность была удобная, волнистая, и я приказал направиться в обход на левый фланг неприятеля казачьему полку Головачева, а на правый фланг послал тоже один полк. Сам же с дивизионом остался на месте. Когда, по моему расчету, полки, посланные мной в обход, должны были находиться уже на своих местах, я повел наступление с фронта.

Азиаты держались стойко и не подавались. Но когда на позиции вынеслась наша ракетная батарея и, открыв огонь, несколькими удачными снарядами, разорвавшимися как раз среди неприятельских полчищ, уложила десяток-другой всадников – неприятель не выдержал и стал подаваться назад. Я воспользовался этим удобным моментом и, выхватив шашку, бросился в атаку со своими молодцами. Мы врубились в ряды халатников и произвели на них такую панику, что они верст пять марш-маршем без оглядки неслись от нас по степи. Лошади наши начали уже уставать, люди тоже сильно уморились от этой бешеной скачки и сабельной работы, а между тем я все не видел ни той, ни другой обходных колонн, которых послал уже давно. Меня это сильно беспокоило.