Стою за правду и за армию!

– А вот, посмотрите на этого господина, – сказал между прочим Михаил Дмитриевич, указывая на меня. – Вы знаете, кто это такой? Это казак, из самой дикой страны в России.

– Cosaque![248] – произнесла француженка и с любопытством уставилась на меня.

– Да, казак, – продолжал совершенно серьезно Михаил Дмитриевич в то время, когда товарищи мои кусали себе губы, чтобы не расхохотаться. – Это совершенный дикарь, кровожадный зверь. Вы не смотрите, что он в таком костюме… Он ест человеческое мясо и сальные свечи!

Француженка сразу сделалась серьезна и еще с большим удивлением стала рассматривать меня. Посмотрела внимательно на мои руки, на мои зубы, на глаза и, видимо стала в тупик.

– Как же это, он на вид такой милый и совсем не похож на кровожадного дикаря? – сказала она тихо Скобелеву после внимательного осмотра всей моей фигуры.

– Отшлифовался немного, мы его приручили, – отвечал он, пожав плечами, а я в это время усердно терзал цыпленка, прямо руками, без помощи ножа и вилки. – Да вот вы увидите, – прибавил генерал, – с каким аппетитом он будет есть, вместо десерта, сальные свечи. Послушайте, Марков, – продолжал он громко по-французски, – распорядитесь-ка, пожалуйста, чтобы вот ему, вместо десерта, подали сальные свечи.

Марков, засмеявшись, снова вышел. Через несколько минут в кабинет вошли два лакея с десертом. Один из них стал обносить присутствовавших, а другой – подошел ко мне и поставил передо мной на стол глубокую тарелку, накрытую салфеткой. Я спокойно снял салфетку – на тарелке лежало несколько сальных свечей.

– Mon Dieu![249] – испуганно воскликнула француженка, широко открыв глаза и уставившись в мою тарелку.

– Это – сальные свечи – любимое блюдо казаков! – пресерьезно отвечал Михаил Дмитриевич.

Товарищи мои не выдержали до конца своей роли и буквально хватились за животики от смеха. Я же, совершенно хладнокровно и слегка улыбаясь, взял одну из этих свеч и, откусив половину с фитилем, с аппетитом стал ее есть (с аппетитом потому, что свечи эти, заранее заказанные Марковым, были сделаны из сахара и сливок, и при этом так искусно, что трудно было отличить их от настоящих).

Француженка чуть в обморок не упала, видя мою прожорливость.

– Mon Dieu, Mon Dieu, que fait il?[250] – кричала она, закрывая себе глаза и делая такие гримасы, точно ее заставили проглотить стакан касторового масла.

В конце концов Скобелев объяснил красавице свою шутку, и она долго заливалась звонким смехом, причем все мы, конечно, усердно вторили ей.

– А ведь я поверила, честное слово, поверила! – щебетала она между смехом. – Мне мать еще в детстве рассказывала про ваших казаков самые ужасные, невероятные вещи!

Обед окончился поздно, и мы, наевшись и насмеявшись до упаду, довольные разошлись около часу ночи по своим комнатам. На другой день мы вернулись в Св. Георгий.

Спустя несколько дней Скобелев поехал верхом в Константинополь. Я в качестве дежурного ординарца сопровождал его. С нами было еще три казака. Рано выехали мы из лагеря и направились к юго-востоку в Константинополь. По дороге Скобелеву вздумалось заехать к Беккеру-паше, который командовал турецкой дивизией, расположенной на позиции против наших стрелков императорской фамилии.

Беккер-паша принял нас очень любезно и сейчас же усадил за завтрак. Это был англичанин лет сорока, довольно высокого роста, с рыженькою бородкой, с выразительною, энергичною физиономией[251]. Паша и Скобелев о чем-то разговаривали очень оживленно, но, к сожалению, я ничего не мог понять из их беседы, так как происходила она на английском языке, которого я совершенно не знаю. Положение мое было довольно глупое: сидеть, молчать и опорожнять один за другим стаканы прекрасного красного вина, которое Беккер-паша очень любезно то и дело подливал мне. Я не заставлял себя упрашивать и не обижал гостеприимного хозяина. Между прочим в середине разговора я услышал свою фамилию, произнесенную Скобелевым. Очевидно, речь шла обо мне. Паша с удивлением посмотрел на меня и на мои ордена, а Скобелев засмеялся.

У Беккера-паши мы пробыли около двух с половиной часов. Наконец, распростившись с недавним любезным врагом, мы снова уселись на коней и продолжали наш путь к Константинополю. Скобелеву опять пришла фантазия ехать не по дороге, а напрямик, полем.

– Ваше превосходительство, – обратился я к генералу, – ведь так мы заедем еще куда-нибудь! Лучше по дороге ехать!

– Нет, поедем прямо – вот мимо того турецкого лагеря. – И, дав коню шпоры, он пустил его галопом.