Стою за правду и за армию!

– Как угодно, – отвечал я, – но завтра рано утром сюда приходит наш отряд, и Скобелев приказал мне, если вы не очистите город добровольно, занять его силой. Прошу вас поэтому к завтрашнему утру очистить непременно Айрополь и отойти за пограничную черту. Я рассчитываю на ваше благоразумие, – прибавил я и, откланявшись, вышел из квартиры упрямого и несговорчивого турка.

По дороге, на улице, нас догнал какой-то турецкий офицер и сказал, что его прислал командир, который соглашается очистить только половину города для русских войск.

– Передайте своему начальнику, – отвечал я через Луцканова, – что я не уполномочен генералом Скобелевым торговаться с вами. Мне приказано только передать его требования, и ни в какие компромиссы я не имею права входить. Еще раз повторяю: если к завтрашнему утру ваши солдаты не очистят город, мы займем его силой!

На следующий день рано утром ко мне на квартиру, когда я еще спал, явился новый гонец от командира табора – какой-то эфенди[268]. Он очень любезно со мной раскланялся и сообщил, что командир просит меня покорно пожаловать в их городской совет, где будет обсуждаться вопрос об очищении города турецкими войсками.

– Да что же нам обсуждать, – отвечал я. – Очистите город – вот и все. Поймите, я не имею права даже согласиться на другое решение – я не уполномочен на это своим начальством…

Эфенди ушел, но вскоре снова вернулся.

– Командир согласен очистить город, – сказал он, – но просит вас принять на сохранение наши казенные вещи.

– С какой стати я буду принимать ваши вещи?! – расхохотался я.

– Ну, пойдемте в таком случае в совет – там поговорите окончательно, – упрашивал меня турок.

– Пойти разве, в самом деле посмотреть, что это у них за совет такой! – И я с Луцкановым и эфенди отправился в их городовой совет.

Мы подошли к большому двухэтажному дому и взошли наверх. В просторной зале, у длинного стола, покрытого зеленым сукном, сидело человек двенадцать городских деятелей, все в красных фесках; физиономии у них были греческие и турецкие. Тут же был знакомый уже мне командир табора. При моем входе они встали, и подполковник познакомил меня со всеми. Затем мы уселись, и юс-баши, через Луцканова, начал держать речь. Он говорил то же, что и раньше: что он не может бросить все казенное имущество на произвол судьбы, что он за это будет отвечать перед самим султаном, что если я приму на себя ответственность за целость и сохранность всего имущества, то он, пожалуй, очистит город, сдав все под мою расписку… Словом, пел все вещи, мне знакомые. Члены совета, во главе со своим председателем – жирным, пожилым человеком с очень добродушною физиономией, внимательно смотрели мне в лицо и при словах подполковника качали головами в знак своего одобрения и согласия. Луцканов перевел мне слова турка.

– Никаких вещей принимать я не стану, и не намерен выдавать вам расписок. Пускай вывозят вещи с собой как хотят!

Турок опять что-то заговорил. Оказывалось, что вещи немыслимо перевезти, так как все подводы ушли в Родосто за другим имуществом, что для этого нужно много времени и проч.

– Вы можете, наконец, все эти вещи передать не мне, а вашему городовому совету. Через три-четыре дня, когда наши войска пройдут и турки снова займут город, вы получите вещи от городового совета. Наши войска ничего не тронут, мы за все платим деньги.

Упрямый юс-баши опять начал что-то возражать. Мне надоела уже эта торговля, и я стал даже волноваться. В это время дверь в залу отворилась, и на пороге появился урядник.

– Ваше благородие! – обратился он ко мне. – Наш отряд уже показался верстах в семи от города.

Я встал и объявил ультиматум:

– Если через два часа турецких солдат не выведут отсюда, мы займем нашими войсками позиции и будем бомбардировать город. Так приказал мне генерал Скобелев!

Затем, вежливо распростившись со всеми, я вышел из залы. Слова мои, когда перевел их Луцканов, произвели видимое впечатление на всех. Лица у членов городового совета сильно вытянулись, и они напустились на подполковника, упрашивая его поскорее убираться из города и соглашаясь принять на хранение все вещи. Это передал мне Луцканов, когда мы вышли уже на улицу.

– Однако, как вы перепугали их своими словами! – сказал Луцканов. – Вы, конечно, шутили, говоря, что мы будем бомбардировать город?

– Ничуть, – отвечал я. – Правда, это крайняя мера, но они могут довести нас до этого своим упрямством. Таково приказание Скобелева! Сходите, пожалуйста, в совет еще раз и передайте членам, чтобы жители скорее выбирались из города в случае, если турецкие солдаты не выйдут отсюда, так как мы вовсе не желаем наносить вред обывателям… Мы вовсе не хотим ссориться и стоим на законной почве. Во всяком случае, они скорее тогда заставят этот табор убраться отсюда… Да попросите совет, чтобы нашему отряду отведены были квартиры и доставлялось все за деньги.

Через полчаса Луцканов вернулся в сопровождении того же знакомого мне эфенди, который сообщил, что войска их уже уходят, и просил меня поставить только часового к их складу. Но я и от этого отказался.