Стою за правду и за армию!

С целью возможного уменьшения линии русских войск и укреплений, охватывающих Плевну, нашему отряду, между прочим, приказано было продвинуться от Учин-Дола несколько вперед и занять Рыжую гору и деревню Брестовец. На Рыжей горе Скобелев решил поместить артиллерию, в числе которой находилась также дальнобойная батарея из турецких орудий, взятых в Никополе. Углицкий пехотный полк должен был занять деревню Брестовец, укрепить ее и баррикадировать улицы; казаки 9-го Донского полка получили приказание выдвинуть аванпостную цепь влево от деревни Брестовец на высоте и к долу Камбулатке.

Все это было исполнено в ночь с 23 на 24 октября чрезвычайно тихо и без всяких потерь. На занятых местах пехота и артиллерия устроили себе в ту же ночь ложементы и траншеи.

Лишь только рассвело и турки заметили наше приближение и постройки, тотчас же открылась с их стороны оживленная артиллерийская и ружейная пальба, хотя, к счастью, мало действительная. Скобелев, заметив утром, что прикрытия для пехоты чрезвычайно слабы – самой незначительной глубины профили, тотчас же послал узнать о причине этого и получил ответ, что лопат очень мало. Генерал распорядился, чтобы шанцевый инструмент был взят из других полков и по счету сдан Улицкому полку и батареям. Приказание Скобелева было немедленно приведено в исполнение. Угличане под огнем продолжали оканчивать свои фортификационные работы – углублять и расширять ровики и траншеи. Перед вечером огонь турок несколько стих. Скобелев с начальником штаба и ординарцами поехал осматривать позиции. Только наша группа показалась на возвышенности, как турецкие гранаты одна за другою стали шлепаться возле нас, взрывая большие комья земли. Тем не менее Скобелев объехал все расположение передовой линии и затем повернул к лагерю.

С 25 до 30 октября происходили ежедневно перестрелки между нашими и турецкими войсками. Передовые неприятельские войска занимали первый гребень, где ими устроены были траншеи. Скобелев решил овладеть этим гребнем и этими траншеями. 30 октября, около полуночи, в глубокой тишине и темноте войска наши двинулись вперед и, без выстрела, с криком «ура» стремительно вскочили в неприятельские траншеи. Турки в паническом страхе бежали во второй ряд своих траншей на том же гребне, отстоявших шагов на 250–300, и оттуда открыли беспорядочную пальбу. Несколько десятков трупов со штыковыми ранами осталось в траншеях, которые войска наши торопливо стали перекапывать, устраивая себе прикрытие против сильного неприятельского огня. Скобелев и Куропаткин все время были впереди и энергично распоряжались работами и расположением частей на новой позиции.

– Послушайте, Дукмасов, – обратился ко мне Михаил Дмитриевич, от которого я не отставал ни на шаг, – я пойду в лагерь, а вы останьтесь здесь, и когда все успокоится – дайте мне знать. Слышите?

– Слушаю, ваше превосходительство!

Скобелев с Куропаткиным уехали, а я слез с коня и, прислонившись головой к сырой земле в только что вырытой турецко-русской траншее, употреблял страшное усилие, чтобы не заснуть. Пули беспрерывно жужжали над головой, и их монотонные, смертельные песни действовали на меня убаюкивающим образом.

Солдатики усиленно и в глубоком молчании работали маленькими лопатами, положив ружья позади себя. Пот ручьями лился по их усталым, загорелым лицам, но они и не думали даже о минутном отдыхе. Впереди работавших была выдвинута цепь, прикрывавшая их.

– Эх ты, Господи! – слышалось по временам. – Лопаты маловаты, что ею сделаешь?! Тут бы заступ хороший!

– Ой, братцы мои, убили насмерть, – жалобно застонал кто-то возле меня и, выпустив из рук лопатку, тяжело повалился на землю.

– Где носилки? Клади его скорее, – раздался голос офицера в темноте.

Около часа продолжалась ружейная трескотня, потом постепенно начала стихать. Я прошелся по всем траншеям. Работа подвигалась довольно тихо, так как лопат было очень мало. (В боях под Ловчей и Плевной солдаты подрастеряли их, а запасных близко не было.) Некоторые солдатики, за неимением лопат, манерками и руками выгребали землю и бросали ее вперед. Наконец, стрельба почти совсем прекратилась, и я решил поехать назад доложить Скобелеву о положении дела. Темнота была такая страшная, что буквально в трех шагах ничего нельзя было рассмотреть. Немудрено при таких условиях заехать вместо Скобелева к Осману! Но я этого не боялся: местность изучил я прекрасно, еще когда расставлял аванпосты. Я уже подъезжал к Брестовцу, как с турецкой стороны снова вдруг открылся сильный огонь. «Вот тебе и раз, – стал я размышлять, остановив коня, – куда же ехать: к Скобелеву или обратно на позиции?» Но в это самое время я услышал вдруг голос генерала.

– Черт знает что такое! – ругался он. – Куда вы меня завели?! Этак мы к туркам попадем!..

В темноте я увидел свет от маленького фонаря, который держал в руке кто-то из лиц, сопровождавших Скобелева… Свет направлялся к краю обрывистого оврага.

– Куда вы, ваше превосходительство! – закричал я. – Осторожнее, там овраг!