Стою за правду и за армию!

– А, это вы, Дукмасов! – обрадовался он. – Выведите меня, пожалуйста, из этой трущобы… Меня вот эти господа повели напрямик, да вот куда и залезли…

– Поезжайте за мной, я дорогу знаю, – отвечал я и двинулся над краем крутого оврага. По пути я изложил генералу ход работ и обстоятельства дела. – Я ехал, – продолжал я, – к вам доложить о благополучии, а в это время там снова поднялась трескотня…

– Вы смотрите не заблудитесь – еще к туркам заведете! – снова заметил Скобелев.

– Будьте покойны, не ошибусь. Какой же после этого буду я казак!

Мы переехали шоссе и спустились в Брестовецкий дол, откуда нам нужно было подниматься по скату первого гребня. Здесь мы невольно остановились, увидев бегущих солдат Владимирского полка. Некоторые были с ружьями, другие без них.

– Это что такое?! – закричал Скобелев на них громовым голосом. – Стой! Что это за безобразие! Где офицер?!

Подошел испуганный офицер и взял под козырек.

– Объясните, что это значит? – грозно обратился к нему генерал.

– Ваше превосходительство! Турки открыли такой сильный огонь и такую панику нагнали на солдат, что они, несмотря на наше старание, побросали лопаты, а некоторые и ружья, и бросились бежать… Мы ничего не могли с ними сделать! – смущенно докладывал офицер.

– Какой же вы офицер после этого! Как вам не стыдно! У вас самолюбия никакого нет! Вы своего долга не знаете! Вы забыли присягу, данную Государю – не щадить живота! Стыдитесь, молодой человек! – кричал на него генерал. Подошло еще несколько офицеров, и их тоже пристыдил Скобелев.

– Соберите скорее ваших людей, разберитесь по ротам и в порядке идите обратно в траншеи. Смотрите, ребята, – обратился он к сильно сконфуженным солдатам, – вы должны загладить вашу страшную вину – иначе я не хочу вас знать, не хочу вами командовать! Будьте молодцами – солдатами, а не бабами! Господа! Пойдемте пешком в траншеи, – обратился Скобелев ко мне и поручику Лисовскому.

Мы слезли с коней и передали их казакам. Туман ничуть не уменьшался, в воздухе было очень сыро. Мы шли по виноградникам, поминутно спотыкаясь. Наконец мы добрались до наших траншей, но они были совершенно пусты.

– Это отсюда, значит, бежали те две роты владимирцев, которых мы встретили, – заметил Михаил Дмитриевич. – Пойдемте к правому флангу…

Мы направились по траншее по направлению к Тученицкому оврагу. Здесь солдаты оказались на своих местах и за работой.

– Не отвечайте на мои слова, а только выслушайте, – обратился Скобелев к солдатам. – Прежде всего, спасибо вам, братцы, за вашу храбрость и старание! Потом, молодцы, постарайтесь к рассвету как можно глубже углубиться. Землю не бросайте вперед, а только вверх… Ну, еще раз спасибо и желаю от души успеха!

Затем мы направились обратно. Скобелев постоянно спотыкался о виноградные пни, и мы с Лисовским взяли его под руки. Мы снова прошли пространство траншеи, которую покинули владимирцы. Последние до сих пор не возвращались еще.

– Черт знает, что они копаются! Сходите, пожалуйста, – обратился он к Лисовскому, – поторопите их, чтобы скорее занимали свои места!

Затем мы прошли на левый фланг. Тут тоже все было в порядке, и Скобелев благодарил солдат за службу и работу.

Отсюда мы стали спускаться к Брестовецкому логу, где стояли наши лошади. Генерал опирался на меня и все-таки спотыкался. Темнота ничуть не уменьшалась. Мы шли уже долго вдвоем, никого не встречая.

– Вот темень-то, – говорил дорогой Скобелев, постоянно спотыкаясь и раздражаясь этим. – Вы смотрите не заведите меня еще к туркам, а то они нас обоих на кол посадят!.. Особенно это они с удовольствием проделают со мной… Впрочем, вы за мою голову можете получить от Османа хорошие деньги – советую пользоваться случаем…

– А вы за мою можете получить тоже приличный куш, – перебил я, смеясь, генерала.

– Ну, что за вас дадут – два галагана…[196] Турки ведь обезьян не любят! Фу, чуть не упал! Смотрите, тут какой-то овраг…

Наконец мы добрались до лошадей, уселись на них и направились в деревню Брестовец, куда Скобелев перевел свою штаб-квартиру. Выстрелы стали раздаваться все реже и реже и наконец почти совершенно прекратились. Изредка только проносились над нашей позицией одиночные пульки, которые выпускали турецкие часовые как доказательство своего бодрствования.