Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Как меж листвою темной померанцы,
Небесные светила пляшут танцы.
Я, черный Ангел, посещаю звезды,
Безмолвные безбрежности погосты.
Иные лишь слепящие гиганты,
На Божьей митре яркие бриллианты,
И, прикрывая белой дланью очи,
Я улыбаюсь им из мрака ночи.
Но есть и звездные там плащаницы,
Как мертвые погаснувшие птицы,
И я на них бестрепетно слетаю,
На города усопшие взираю,
На мертвые Флоренции и Римы,
Где черные однажды серафимы
Творили красоту еще в изгнаньи
И верили чему­то в издыханьи.
По временам на этих страшных трупах
Еще сражаются, на роковых уступах,
Свирепые двуногие букашки,
И мертвые вокруг смердят рубашки.
И кто­нибудь поднимет злобно митру
И застрочит свинцом, но я палитру
Подъемлю радужных небесных крылий
И улетаю от земных идиллий.

ВОЛНА

Гора идет, гора прозрачная,
Гора зеленая, жемчужная.
За ней другая, третья, много их
На стилобате моря синего,
На стилобате бесконечности.
Лазурь небесная на волны те
Вокруг как будто опирается,
С жемчужной пеною целуется.
Нет ничего вокруг юдольного,
Ни паруса, ни дыма черного.
Одни лишь кони всё Нептуновы,
Одни сирены лишь с тритонами,
Да крылья чаек всюду белые,
Да я, калика перехожая,
Но не в обличьи человеческом,
А как волна меж волн прозрачная,
Другим волнам прозрачным равная.
Я признаю такое равенство.
Прозрачный я, зелено­синий весь,
Алмазом чистым отороченный,
Свободный я, ничем не скованный,
Путей нетореных желающий,
Преграды грудью разбивающий,
Судьбы своей совсем не знающий,
Мелодии без слов слагающий.
Начало и конец всего,
Лазоревое божество.

ОАЗИС

Зыбучий, раскаленный, желтый
Вокруг меня везде песок...
Мотор рассыпался и болты.
Как перст кровавый, одинок

Я между этих волн песчаных.

Верблюд двугорбый мой погиб,
Друзей на трупах бездыханных
Гиен паршивых вырос гриб.

Вдруг впереди фата­моргана:

Оазис с кущей пышных пальм,
Ручей пленительней органа
И голоса блаженных альм.

Виденье легких райских гурий,

Склоняющих к устам кувшин,
И белый минарет в лазури,
И на балконе муэдзин.

До рая тысяча шагов лишь,

Рукой засохшею подать,
На белой раскаленной кровле
Сестра, быть может, или мать...

И я шагнул сперва невольно

На зыбкий, золотой бугор,
Потом в груди вдруг стало больно,
И опустился грустно взор.

Там люди, там людские козни,

Людские лживые слова,
А час теперь уж слишком поздний,
Прозрела за ночь голова.

Мне не уйти уж из пустыни,

Свобода там лишь, где один
С собой я, голубой и синий,
Забытый всеми Божий Сын.

И обошел я тот оазис,

Как все другие обходил,
Ведь я словесный лишь Амадис,
Крылатый конь мой без удил!

ДВА АИСТА