Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Весна. Тепло. Холмы. Долина.
Могилы. Черные кресты.
Разрыхленная всюду глина.
Трава как бархат. В ней цветы.
Из жести на крестах таблицы.
На них безвестных имена.
Есть и мое. А в небе птицы.
Трель соловьиная слышна
На черной кисти кипариса,
Как было некогда при мне.
Но где же я? Душа­актриса
В глубоком, навсегдашнем сне.
А кости здесь, под этой глиной;
Они уже почти что пыль.
Всё стало странною былиной,
Всё седоколосный ковыль.
И всё же я еще, как атом,
Живу в деталях бытия,
Шуршу в ветвях перед закатом,
Звучу в руладах соловья,
Ползу, как сонная улитка,
По белой Ангела щеке,
Росистой паутины нитка –
Мой волос на сухом цветке.
И кто б ни плакал на могилах,
Слеза его – слеза моя,
Во всех я музыкальных силах,
Во всем я сладком бытия.

ВЕЛИКИЙ ПАН

Две синие бабочки, два кипариса,
Направо романского храма кулиса,
Налево зыбится пшеничное поле...
Жара нестерпимая. Нега. Раздолье.
По синему куполу ползают тучи,
Как овны на дроком усеянной круче.
Им некуда плавать. Полощется парус,
И солнечный всех расшивает их гарус.
Вакхической все одержимы услады,
В ветвях кипарисов стрекочут цикады.
Глаза раскрывает безбрежности Сфинкс,
И Пана Великого плачет сиринкс.
Нас нет уж давно, мы исчезли в квадрате
Кладбища тосканского, но о возврате
Мечтать нам никто запретить уж не в силах,
Свобода действительна только в могилах.
И вот мы две синие бабочки ныне,
Кружимся резвясь в раскаленной пустыне,
Взвиваемся легкой воздушной спиралью
Вокруг кипариса, чтоб солнечной далью,
Чтоб странной любовью своей насладиться,
Чтоб синего нектара в небе напиться.
Пока мы ходили еще по дорогам,
Стращали нас явью, стращали острогом,
И столько повсюду валялось казненных,
Что не было места для слов окрыленных.
Но нас уже нет там, коконы в земле
Раскрылись, и сущность теперь уж в крыле.
Две синие бабочки, два кипариса,
Направо романского храма кулиса,
Налево зыбится пшеничное поле…
Какая свобода! Какое раздолье!

ТЕНЬ

Я тень от облака ночного
На моря ярком серебре,
Животворящее я слово
В ритмичной радости игре.

Я тень всего вокруг творенья

И даже Бога самого,
Я синтез общего горенья,
Я страждущее естество.

На белой я стене тюремной

Платанов кружевная сеть,
За тучей я скольжу надземной,
Чтоб в синеве бесцельно петь.

Всего дороже натюрморты

Безгрешные мне на земле,
Вот этих белых туч когорты,
Пушинка эта на крыле.

Детали я люблю, детали,

Подножный, незаметный мир,
Всё, в чем нет никакой печали,
Что тишина и вечный мир.

Я тень от синей тени Бога,

Я чутко дремлющий поэт,
Заглохла до меня дорога,
Я мира черный силуэт.

ЖАР­ПТИЦЫ