Во время встречи де Голля и Аденауэра в январе 1963 года вашингтонская политика противодействия была максимальной и скоординированной с аналогичной британской. Госдепартамент Кеннеди не делал секрета из своего сильнейшего недовольства франко-германским соглашением. Американское посольство в Бонне получило инструкции оказать максимальное давление на некоторых членов партии ХДС Аденауэра, либеральной СвДПГ Эриха Менде и оппозиционной СДПГ. За два дня до первого чтения франко-германского Соглашения в Бундестаге 24 апреля 1963 года канцлером был избран Людвиг Эрхард, жесткий оппонент де Голля и откровенный атланстист, поддерживавший вступление в ЕЭС Британии. Итог всей работы Аденауэра на посту канцлера — ратификация франко-германского Соглашения — был украден у него в последний момент англо-американской кликой.
С этого момента содержание формально ратифицированного франко-германского соглашения превратилось в пустую бумажку. Канцлер Людвиг Эрхард неэффективно управлял разделившейся на два лагеря партией. В июле 1964 года в ответ на вопрос прессы о прогрессе в реализации франко-германского соглашения сам де Голль нарисовал мрачную картину состояния немецко-французских отношений. «Нельзя пока сказать, — заявил де Голль с горечью по поводу своих отношений с преемником Аденауэра, — что Германия и Франция согласились проводить совместную политику, и нельзя оспорить тот факт, что это является результатом того, что Бонн до сих пор не считает, что эта политика должна быть европейской и независимой».
На тот момент влиятельные лондонские и вашингтонские круги заблокировали опасность мощного и независимого от англо-американского атлантического замысла альянса в европейской политике. Слабейшее европейское звено, послевоенная «оккупированная» Германия, было разорвано. Базовый британский стратегический «баланс сил» в континентальной Европе вновь был восстановлен, как перед 1914-м годом. На этот раз Англия восстановила это «равновесие» руками Госдепартамента США. Сейчас англо-американцам оставалось решить проблему с де Голлем. Но это оказалось нелегким делом.[56]
Хотя на первом этапе Вашингтон поощрял создание ЕЭС, чтобы он служил более эффективным рынком для экспорта американских промышленных товаров и капитала, меньше всего англо-американский истеблишмент желал видеть континентальную Европу политически и экономически независимой.
Эта проблема приняла новый зловещий оборот, когда в конце 1957-го года США вошли в первый этап глубокого устойчивого послевоенного экономического спада, результатом которого стали стагнация в промышленности и выросшая безработица. Этот спад продолжался до середины 1960-х годов.
Фундаментальные причины этой рецессии мог бы с легкостью предсказать любой, кто серьезно над этим задумался бы. Прошло двадцать лет с тех пор, как огромный объем инвестиций в промышленные предприятия и оборудование вытащил экономику США из депрессии 1930-х годов, само же промышленное развитие пришлось на военное время — 1939–1943 годы. К 1957 году и заводы, и оборудование, равно как и уровень профессиональной подготовки рабочих и служащих нуждались в обновлении на базе современных технологий. Соединенные Штаты в конце 1950-х годов столкнулись с необходимостью огромных реинвестиций в свои производительную рабочую силу, систему образования и технологическую базу, чтобы продолжать оставаться ведущей мировой индустриальной экономикой.
Но, к сожалению для США и остального мира, ведущие американские политические круги позаботились, чтобы после рецессии 1957-го в Вашингтоне возобладала именно неверная политическая альтернатива. В американских политических кругах прошли дебаты по поводу путей выхода из кризиса. Нью-Йоркский Совет Международных отношений, Фонд братьев Рокфеллеров и другие организации предлагали свои политические варианты. Именно в этот период амбициозный юный гарвардский профессор по имени Генри Киссинджер присоединился к группе Рокфеллера.
Вопрос заключался в том, что делать со все углубляющимися последствиями рецессии в США. Естественная потребность промышленников и фермеров в дешевых кредитах, технологическом прогрессе и капитальных инвестициях была отодвинута в сторону, благодаря мощной комбинации либерального истеблишмента Восточного побережья. Как мы отмечали ранее, к концу 1950-х годов банки Нью-Йорка купались в невероятно мощной сконцентрированной финансовой власти и искали источники своих прибылей уже вдали от американских берегов.