Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

«...Еще присутствовал я зимою, в день Богоявления, при особенном обряде: я хочу сказать, при водосвятии на реке Неве, покрытой в это время толстым слоем льда. Церемония эта привлекает бездну народа, ибо после водосвятия крестят в реке новорожденных и не посредством обливания, а чрез погружение нагих младенцев в прорубь на льду. Случилось в тот день, что поп, совершавший крещение, старик с белою бородой и трясущимися руками, уронил одного из этих бедных малюток в воду, и ребенок утонул. Встревоженные богомольцы приступили с вопросом: что значит такое предзнаменование?

— А это значит, отвечал с важностью поп, — это значит... вот что: ...подайте мне другого».

Более всего удивила меня радость родителей бедной жертвы. Потерять жизнь при самом крещении, говорили они с восторгом, значит прямо войти в рай.

Не думаю, чтобы православный христианин мог сделать какое-нибудь возражение на подобный аргумент.

...Русские — суевернейший народ в целом свете. Святому Николаю, их патрону, одному воздается более молитв и земных поклонов, чем всем остальным святым календаря в совокупности. Русский молится не Богу: он поклоняется св. Николаю и ему возносит свои моления. Вы найдете здесь везде образ этого святого; его икону я видел и в столовых залах, и в кухнях, и, одним словом, всюду, где бы ни было. Гость, приехав в дом, должен сперва поклониться изображению святого, а потом уже поздороваться с хозяином. Я видел, как московиты, при входе в комнату, где, по какому-либо исключительному случаю, не было этой иконы, проходили в другие комнаты искать ее. На исподе всех этих обычаев лежит язычество, точно так же, как и на дне всех верований, преувеличенно-воспринятых, доведенных до крайних проявлений. Самая забавная несообразность оказывается еще в том, что язык московитский есть чисто татарское наречие, а между тем, литургия отправляется на греческом, так что православные всю свою жизнь твердят молитвы и славословия, в которых сами не понимают ни слова. Перевод молитв на язык общеупотребительный сочтен был бы за дело нечестивое, что внушается духовенством, с целью сохранить собственное влияние и употреблять его в свою пользу».

Такой же поверхностный характер носит описание похорон, изложенное уже известной нам Элизабет Джастис:

«Я не видела похорон, пока не пробыла там два года, хотя и жила в очень населенной части города и близко от двора, — пишет она. — И в тот день я не видела ничего, кроме необычного света. Подойдя узнать, что это такое, обнаружила, что это многочисленные факелы: их среди бела дня несли перед телом. Я сочла это в высшей степени абсурдным. Но человек, в чьей компании я была, рассказал мне, что русские кладут в гроб пару башмаков, несколько свечей и пропуск. Последний — чтобы покойника впустили, но я не знаю куда. Полагаю, русские считают, будто существуют несколько степеней счастья, ибо такой пропуск можно купить в лавке или на рынке, и его действенность зависит от цены».

Упоминание о «пропуске» для покойника встречается и в некоторых других сочинениях иностранцев, побывавших в Петербурге. И это несмотря на то, что еще в начале XVIII в. датский посланник при Петре I Юст Юль выявил несуразность данного мнения. Вот что пишет по этому поводу датский автор. «Когда отпевание закончилось, под руку покойного была подложена записка с обозначением его имени, возраста, звания, дня его смерти и того, что все грехи ему отпущены по власти, данной священнослужителям. Такая записка кладется в гроб не в качестве паспорта для пропуска покойника в рай, как ошибочно утверждают в своих описаниях почти все путешественники по России, а для того, чтобы в случае, если откопают какое-либо неистлевшее тело, можно было узнать (из этой записки), что похоронен христианин и кто он такой».

Однако вернемся снова к запискам Элизабет Джастис. Завершая описание жизненного пути православных петербуржцев, она упоминает о древней традиции молитв за умерших: «В религии русских есть еще одна примечательная особенность — обряды в церквах за упокой душ. Душу императора Петра они поминают каждый вечер и каждый день в монастыре, находящемся приблизительно в двух милях от Петербурга. Если умирает какая-либо знатная особа, они делают то же самое в течение одного года и одного дня».

Датчанин Петер фон Хафен о православных похоронах сообщает следующее:

«Обычно похороны и проводы умершего простолюдина не производят большого впечатления. Правда, тех, кто сколько-нибудь благороден, все еще по старому обычаю, хотя и вопреки установлению императора Петра Первого, сопровождают плакальщицы, которые должны плакать, провожая покойного. Однако я часто наблюдал, как лишь два парня приходили с телом, неся его на доске почти совершенно нагое и на плечах примерно так же, как носят муку к пекарю. Либо же в лучшем случае в выдолбленном бревне, если покойный был сколько-нибудь благородным человеком При этом не было никакого сопровождения или церемонии».