Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

«... Вы не северное сияние, вы — самая блестящая звезда Севера, и никогда не бывало светила столь благодетельного»,— восторженно обращался к Екатерине II Вольтер, очарованный ее письмами.

Французский посол граф де Сегюр сразу же по прибытии в Петербург стал обдумывать, что нужно сделать, чтобы увидеть эту «необыкновенную женщину — знаменитую Екатерину, которую австрийский дипломат князь де Линь остроумно назвал Екатериной Великим». И далее он отмечал:

«Екатерина отличалась огромными дарованиями и тонким умом; в ней дивно соединились качества, редко встречаемые в одном лице... Честолюбие ее было беспредельно, но она умела направлять его к благоразумным целям... Это была величественная монархиня и любезная дама».

Французский же дипломат при дворе императрицы, Корберон, дал иную и значительно более резкую характеристику: «... наша Екатерина бесподобная лицедейка! Она святоша, нежная, гордая, величественная, любезная; но в душе она — верная себе и преследует исключительно личные интересы, не пренебрегая никакими средствами для их достижения».

И, наконец, из множества мнений приведем слова А. С. Пушкина, серьезно исследовавшего время Екатерины. Он отдавал дань уму императрицы, ее умению обольщать, но вместе с тем прекрасно понимал сущность ее характера. «Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, — писал он,— то в сем отношении Екатерина заслуживает удивление потомства. Ее великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Само сластолюбие сей хитрой женщины утверждало ее владычество... Современные иностранные писатели осыпали Екатерину чрезмерными похвалами; очень естественно, они знали ее только по переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла путешествовать... Простительно было фернейскому философу Вольтеру превозносить добродетели Тартюфа в юбке и в короне, он не знал, он не мог знать истины...».

* * *

Можно сказать, что эпоха Екатерины II, действительно выдающегося государственного деятеля своего времени, была отмечена большими успехами Русского государства как на внутренней, так и на международной арене. Именно в это время было заложено все то, что дало основу блестящего расцвета России в первой четверти XIX в.

Во время Екатерины II возросло значение русского дворянства. Ему был выделен даже долгосрочный кредит в двадцать миллионов. Деньги эти, правда, были истрачены куда попало, только не на сельское хозяйство.

Многие помещики бездумно проживали день за днем, пытаясь обратить жизнь в удовольствие.

Обязательной военной службы теперь не было. Ранее, находясь в полку, дворянин вел себя соразмерно со средой, где какие-никакие, но нравственные формы бытовали. А при Екатерине II над ним никто не довлел, в своем поместье он мог вытворять что угодно.

Князь Иван Одоевский, например, «неумеренным своим сластолюбием так разорился, что, продав все деревни, оставил только себе некоторое число служителей, которые были музыканты, и сии, ходя в разные места играть и получая плату, тем остальное время жизни его содержали».

Можно привести парадоксальное замечание графа Аржанито:

«Здешнее дворянство, обедневшее вследствие непомерной роскоши и вообще обременное неоплатными долгами, по необходимости должно изыскивать всякие средства, чтобы помочь себе, главным же образом прибегать к насильственным вымогательствам и противозаконным притеснениям остальных подданных и торговых людей».

При Екатерине запрещено было наказывать битьем дворянина и священника, бить без суда мещанина и простолюдина.

А ведь раньше московский главнокомандующий граф Брюс требовал увеличения наказаний: не пятьдесят ударов назначать, а двести, пятьсот. «Но,—возражали ему, — так до смерти засечь можно!» — «Что ж их жалеть, это наказание вместо смертной казни». Брюса с трудом убедили, что смертная казнь отменена не затем, чтобы ее заменили смертельными истязаниями.

Сама Екатерина иногда прибегала к наказанию плетью, только негласно. Жена генерала Марья Кожина однажды прошлась шуткой по адресу императрицы. Та написала Шешковскому: «Кожина каждое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте сами, и взяв ее оттуда в тайную экспедицию, слегка телесно накажите и обратно туда же доставьте со всею благопристойностью».

Шешковский ни с кем не церемонился. Для него что крестьянин, что дворянин — все едино. Допрос начинал с того, что лупил палкой обвиняемого по зубам.

При допросе студента Невзорова Шешковский заявил: «Государыня велела тебя бить четвертным поленом, коли не будешь отвечать». «Нет, не верю,— кричал студент,— не могла так велеть государыня, которая написала наказ комиссии о сочинении Уложения!»

Екатерининский наказ достоин внимания.

В первой главе говорится, что Россия есть европейское государство.

Далее наказ отмечает вред гонений любой веры. Политические преступления, выраженные в словах и письменно, требуют к себе осторожного отношения во избежание предвзятости и недоразумений.