Столкновение

Он появился, как мне кажется, двуизмеримо: на Западе — как реакция на незнание истории, как реакция на возможное возрождение национал-социализма в новых формах. Это и партия Итальянское социальное движение, которая печатает и распространяет портреты Бенито Муссолини и говорит о нем как о «великом вожде нации», это и прогитлеровская «группа Гофмана» в ФРГ, которая радеет о «прошлом», это и прочие фашиствующие молодчики, многих из которых я знаю, встречался с ними неоднократно, бывал на их сборищах — правда, не как русский журналист, а как канадский.

А. Ч.А у нас?

Ю. С.Революция, восстановление, тридцать седьмой, Великая Отечественная война — вечная гордость и боль советского человека. Именно эта гордость и боль породили политический роман в его нынешнем виде, породили как жанр, как протест против замалчивания и фальсификации истории, как ответственность за моделирование возможного будущего…

…Человек и политика. Как они соотносятся, эти два понятия? В наше время, для которого характерна зависимость жизни каждого человека от «красной кнопки» на пульте управления ядерными ракетами, стоять в стороне от политической схватки — преступление или малая компетентность. И то, и другое — не похвально. Иные мои коллеги говорят: «Это чистая политика, это не для нас. Займемся лучше проблемой человека». А человек — это что, не политика? Не субъект и объект ее? Если мы собираемся формировать молодого человека, побуждать его к активной жизненной позиции, предлагать ему жить не в плену каких-то аморфных представлений, а быть граж-да-ни-ном, без чего невозможны ни демократизация общества, ни кардинальные перемены в экономике, — то это задача большой политики.

А. Ч.Самое удивительное, что нежелание задумываться о политических проблемах обнаруживается порой не только у молодых французов, не знающих имени Гитлера; мне встречались наши отечественные молодые люди, заявлявшие: мы устали от разговоров о прошедшей войне, она окончилась больше сорока лет назад, почему вы, старшие, все время об этом с нами говорите, дайте нам что-нибудь иное…

Ю. С.Вот-вот. Об этом я и говорил. Беспамятный человек — это не просто неинтеллигентный человек, это человек неблагодарный, это — Манкурт, чудовище, убивающее свою мать. Страшно и беспамятство, но не менее страшно и признание Манкурта… Но что же такое общечеловеческие истины, разговора о которых требуют от нас иные люди? Я это тоже не очень-то понимаю. Страх? Счастье? Творчество? Любовь? В Гамбурге есть «Дом любви». Я пошел туда, поскольку в одном из романов хотелось написать сцену, действие которой происходит как раз в таком месте. Я мог бы, конечно, выдумать ее — попробуй проверь, но стоит ли «кормить» читателя дешевыми байками? Вот я и отправился туда. В холле ходят девочки в купальничках — выбор богатый. Двадцать минут «любви» стоят пятьдесят марок. Спрашиваю одну из девочек: «А что если мы с тобой поговорим — не двадцать минут, а сорок?» Она отвечает: «Двойная такса, я же плачу за комнату по часам». — «Ладно, уплачу… Ты кто? Откуда?» Мы с ней просидели полтора часа — а для нее это страшно, потому что с каждого клиента она обязана платить своему дому до восьмидесяти процентов заработанного… Она студентка философского факультета, есть жених, это — «настоящая» любовь, но для ее реализации, то есть для создания семьи, надо иметь квартиру — аренда маленькой двухкомнатной квартиры ежемесячно стоит шестьсот марок. То есть сто тридцать — сто пятьдесят рублей. Зимой нужно платить еще триста марок за электричество, за отопление, за воду, не говоря о телефоне. Жених знает, где она работает. Она заключает контракт на два-три месяца. Вот такая история. Это общечеловеческая проблема или нет?

Часто мы бываем излишне абстрактными пропагандистами. Нам должно быть стыдно за общие слова о конкретных вещах. Надобно рассказывать нагую правду, рассказывать бесстрашно. А мы довольствуемся уровнем расхожих, трафаретных обличений: у них все плохо, а у нас все хорошо. Нечестно это…

А. Ч.Не оттого ли перестаем мыслить серьезными политическими категориями?