Столкновение

Ю. С.Когда мне чисто по-человечески хочется «дать» Исаеву близкого человека, женщину, за этим всегда следует трагедия: гибнет и Дагмар Фрайтаг в «Приказано выжить», и Клаудиа в «Экспансии». Сюжет, а точнее и честнее — жизнь разведчика не оставляет ему права на обычную человеческую устроенность: дом, семья, любовь… Однажды мой хороший кубинский друг, разведчик и писатель Мануэль Эвиа Коскульюэла, восемь лет проработавший в аппарате ЦРУ в Уругвае, автор изданной у нас книги «Паспорт 11333. Восемь лет в ЦРУ», даже посетовал на мои и так уж редкие попытки внести в повествование «лирическую ноту»…

Я помню этот эпизод. Мы сидели с Мануэлем у Семенова. Он говорил тихо, медленно, будто пропускал слова через фильтр времени, воспоминания о котором еще и сегодня неуловимым образом меняют его лицо, и тогда оно становится выжженным, как пустыня. Он, теперь уже сотрудник аппарата Совета министров Республики Куба, согласился ответить на мои вопросы о том периоде своей жизни, когда вел «тайную войну» против ЦРУ… в ЦРУ. «Хорошие дни, амиго: московская весна немного пьянит, рядом сидит любимая, жена, друг. Я давно ее не видел, понимаешь, все еще учится, прилетела в Москву — готовит диссертацию; ее волнует социология театра, меня — социология жизни, в самом конкретном проявлении… Вот и приходится менять полушария, для того чтобы побыть вместе… А тут стукнуло пятьдесят, то, что она рядом, слышишь, лучший подарок. Начнем, амиго?»

Вот небольшой фрагмент из нашего разговора, имеющий прямое отношение к проблеме, о которой говорил Юлиан Семенов.

— Когда вы покинули Кубу, у вас там оставался кто-то?

— Моя жена, с которой мы к тому времени были практически чужими. Двое детей. Но им сказали, что я умер.

— А когда вы вернулись?

— Я также был один. Пока не встретил женщину, пока не полюбил ее, она стала моей женой и подарила сына. Больше мне не хотелось бы говорить на эту тему.

— А покидая Уругвай, вы не испытывали чувства личной потери?

— Отчего же? Я живой человек.

— Наверно, это было больно?

— На той работе нельзя быть сентиментальным. Приходится забывать о доме, о близких…

— В телефильме по роману Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны» есть сцена, в которой Штирлицу организовывают свидание с женой, Сашей.

— Думаю, что подобные мероприятия не полезны в нашем деле, ибо рискованны. Они расслабляют. Работа есть работа, и надо стараться забыть о сантиментах; надо делать дело, а оно трудное. Личное, в общем-то, мешает. Хорошо, если удается его безжалостно отсекать. Я очень люблю Хулиана (так Семенова на Кубе зовут все), и его романы, и его — как человека. Мне нравится характер его политического мышления, его революционный темперамент, его качества как личности. Однако, представляя себя на месте Штирлица, я бы не хотел таких сюрпризов. Но, понимаю, это очень добрая нота. Наверно, она была нужна писателю.

Ю. С.Я уже говорил, что все пропускаю через себя. И когда писал о Штирлице, всякий раз подставлял себя на его место, но как только я это делал, что-то случалось, что-то во мне происходило, вот здесь, внутри, и сразу же все подобное отходило куда-то в сторону, а оставалось прежде всего чувство долга. Я ощущал: здесь бы я вот так поступил, меня бы это в первую очередь заинтересовало. Вот я глазами Штирлица вижу красивую женщину, она проходит мимо, она очаровательна, она улыбается мне, может быть, она захотела бы пойти со мной в кафе, выпить кофе… я не знаю, что там будет дальше… Но я — Штирлиц и не могу себе этого позволить. Я должен делать свое дело. Поскольку, пока я делаю свое дело, ничто другое увлечь меня не способно. Дело — превыше всего. Это во-первых.

Во-вторых, по форме, по способу жить мой герой действительно одиночка. Но что такое одиночка? Вот когда ты со мной говоришь, разве ты одиночка? Ты представляешь будущих читателей, которые твоими устами расспрашивают меня, спорят со мной, теребят: думай-ка, старче, отвечай… Но это и твое поколение меня пытает, те, которые помнят войну памятью отцов, а не как я — памятью детства, и те, молодые, другие, которые с интересом, иногда скрываемым, глядят и на меня, и на тебя, вопрошают: какие вы, можно ли вам верить? Ты представляешь собой аудиторию, точно так же и Штирлиц, по сути, не есть одиночка. Один умный человек сказал о Штирлице: он может показаться одиночкой, но если мы смогли воспитать таких одиночек, то это значит, что мы сила совершенно непобедимая. И, кстати, если один человек так точно олицетворяет идею, которой живут или жили в те годы миллионы его сограждан, значит, он уже не одиночка.

А. Ч.Ваш Исаев-Штирлиц очень симпатичен читателю. Спрашиваю себя: чем же? Думаю, тем, что это понятный, обычный человек, а не супермен, не Джеймс Бонд.