И его стон стал частью печального хора лагеря.
– Сандра впала в кому одной из первых, – тихо, почти безучастно рассказала Баджи, уставившись в свой рюкзак. – Мы сидели… Сандра показывала фотографии и вдруг замолчала… Я еще засмеялась, сказала, хватит дурачиться, а она молчит… Ничего не ответила… потом упала… – Баджи посмотрела на подругу враз помертвевшими глазами. – Она такая маленькая…
По ее щеке скатилась слеза. Обычная, прозрачная слеза. Соленая, но не кровавая.
– Да, – глухо подтвердил Нуцци. – Маленькая… совсем маленькая.
Баджи была благодарна ему за участие: врач оказался первым, кто подошел к ней, спросил, как она, как Сандра, предложил воды… другими словами – проявил заботу. Все остальные были слишком заняты собой, но рыжая их не винила, потому что они умирали.
Здесь все умирали.
– Почему я должен на это смотреть? – едва слышно произнес Нуцци, не сводя глаз со свернувшейся калачиком Сандры. – За что мне это? Почему я не отключился?
– Док, – Баджи осторожно прикоснулась к его плечу. – Док?
Нуцци повернулся и уставился на девушку так, словно только что ее увидел.
– Сандра жива?
– Она едва дышит, но жива, – медленно ответил врач, не прикасаясь и не проверяя дыхание девушки. – Они все еще живы, но в коме.
– Сколько продлится кома?
– Не знаю… Я ничего не знаю и ничего не могу…
Врач пронзительно посмотрел на Сандру, погладил ее по тонкой руке и со стоном поднялся. Кроме него, на ногах оставался только Вагнер.
Все остальные или сидели, или лежали. Прощались друг с другом или плакали возле отключившихся друзей.
И везде – кровь: на полу, на стенах, на одежде, на лицах… Кровь, плач и безысходность. Кто-то звал родителей. Кто-то проклинал себя. Кто-то проклинал Райли. Космос. Инопланетян. Кого угодно. Голоса становились тише, исчезали, и Нуцци поймал себя на мысли, что расстроен этим: пусть лучше они продолжают ругать его, Райли, космос – кого угодно. Пусть ругают. Но остаются живыми. Пусть устраивают вечеринки с легкими наркотиками, дерутся, занимаются любовью – но остаются живыми. Пусть грубят, дерзят, хамят – но остаются живыми.
Потому что у доктора не было сил смотреть на их застывшие тела.
– Кома – это последняя стадия, – откашлявшись, произнес сидящий за терминалом 2.0 Линкольн. – Из нее еще никто не выходил.
И снова зашелся в приступе.
Кашляя в прошлый раз, капитан забрызгал кровью объектив, изображение ухудшилось, но Касатонов скорее перерезал бы себе вены, чем сделал сейчас замечание Линкольну. И смотрел на старого друга через багровый фильтр.
– Исайя, ты как?
– Я оказался плохим капитаном, Алекс.
– Ты прекрасный капитан, Исайя, лучший из тех, с кем мне довелось служить, и не твоя вина в том, что началась эпидемия. – Адмирал помолчал. – А теперь говори, как ты? Только честно.
– Плохо, – после паузы ответил Линкольн. – Болит все… а голова просто раскалывается на куски… в строю только Нуцци и Вагнер… железные парни… остальных скосило, даже взрослых… всех…
Касатонов это видел: «Сирена» обеспечивала связь с Землей в режиме реального времени, и благодаря установленным на клипере камерам адмирал имел полное представление о происходящем. Но ему было важно говорить с капитаном. Именно сейчас говорить с ним. Быть рядом.
– Думаю, Исайя, после такого приключения Аллан даст тебе отпуск и мы полетим на Ямайку.
– Ты полетишь со мной?
– Обязательно.
Капитан вновь закашлялся, не переставая улыбаться, сплюнул кровью и спросил:
– Будем валяться на пляже?
– Целыми днями, – пообещал Касатонов.
– А по вечерам смотреть на Луну…
– И потягивать ром в баре…
– Да, – с улыбкой повторил Линкольн, – потягивать ром…
Он закрыл глаза и уронил голову на стол.
Адмирал тяжело вздохнул.
– А знаешь, почему футбол, Баррингтон? – спросил Пятый, сидящий в полушаге от девушки. – Потому что основатель моей бесконечно длинной и бесконечно богатой династии однажды зазевался на поле и бейсбольный мяч прилетел ему в лоб. Представляешь? Первый Чарльз Фрейзер погано играл в бейсбол, и вот уже пять поколений мы вынуждены бегать по футбольному полю… Я ненавижу футбол, Баррингтон, я стал капитаном школьной команды, потому что должен был им стать, но я ненавижу футбол… – Пятый рассмеялся. – С каким удовольствием я сыграл бы сейчас пару даунов… Ты не представляешь, Баррингтон, с каким удовольствием…
– Еще сыграешь, – тихо сказала Анна, гладя прижавшегося Артура по голове. Брат уже не плакал, дрожал, но не плакал и что-то очень тихо шептал.
– С каким удовольствием я сейчас оказался бы на поле, – продолжил Фрейзер. – Я бы вышел, увидел, как ты машешь с трибуны, и побежал… как бы я побежал, Баррингтон, если бы знал, что ты сидишь на трибуне… Я бы побил все «вечные» рекорды…
– Еще побьешь.
Он осекся, посмотрел девушке в глаза и с улыбкой спросил:
– Ты сама в это веришь?
– Хочу верить, – кивнула Анна.
– Ты молодец… – Он протянул руку и прикоснулся к плечу девушки. – Мы так и не расслабились, Баррингтон… как хотели…
– Теперь неважно.
– Согласен… – Чарльз неожиданно вытащил из кармана платок и вытер девушке губы. – Из-за крови ты похожа на вампира.
– Пятый… – тихо рассмеялась Анна. – Пятый…