Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность

«Когда вы решите начать войну против своего главного врага, сначала хорошенько посмотрите на людей, которые стоят за вами, которых вы выбрали в друзья, в союзники или наемники. Посмотрите хорошенько, чтобы увидеть, не вынули ли эти союзники свои ножи, и не вонзают ли они их в вашу собственную спину».

Его призывы вряд ли достигли ушей Збигнева Бжезинского, который ни о чем не сожалеет. После ухода СССР из Афганистана в 1989 году фактический альянс государств, которые поддерживали разные фракции моджахедов, быстро распался. Исламабад не хотел никакого правительства, которое способно было бы на глубокую реконструкцию. Он предпочел при поддержке США и Саудовской Аравии навязать стране своего собственного заложника — Гульбеддина Хекматиара (глава «Исламской партии Афганистана» и премьер-министр Афганистана в 1994 и 1996 годах. — Прим. ред.).

В результате произошла целая серия жестоких гражданских войн, перемежающихся временным прекращениями огня, между хазарейцами, которых поддерживал Иран, Ахмад Шах Масудом, которого поддерживала Франция, и узбекским генералом Достумом, которого поддерживала Россия, и правительственными силами. Когда стало очевидно, что силы Хекматиара не в состоянии разбить врагов, пакистанская армия решила поддержать талибов, которые тренировались в религиозных школах Северо-Западной пограничной провинции начиная с 1980 года. В 1992 году главный министр Северо-Западной пограничной провинции сказал мне, что сомневается в том, что эти молодые фанатики из медресе смогут «освободить» Афганистан, но все оставшееся от Пакистана они определенно дестабилизируют.

Талибы были сиротами войны против русских неверных. Обученные и переправленные через границу, они должны были сражаться против мусульман, которые, как им сказали, не являются истинными мусульманами. Ахмед Рашид в своем нынешнем культовом тексте описывает талибов живо и ярко:

«Эти мальчики были совершенно не похожи на моджахедов, которых я хорошо знал в 1980-х годах. Это были мужчины, которые могли говорить о своем племенном или клановом происхождении, с ностальгией вспоминать свои покинутые фермы и долины и рассказывать легенды и истории из афганского прошлого. Эти же мальчики были из поколения, никогда не видевшего свою страну мирной. У них не было никаких воспоминаний ни о своих старейшинах, ни о своих соседях, ни о той сложной этнической мозаике, которая была характерна в этих местах. Они упивались войной, потому что это было единственно возможное занятие, к которому они могли адаптироваться.

Примитивная вера в мессианский пуританский ислам была их единственной опорой, за которую они могли ухватиться и которая придавала их жизни какой-то смысл»[112].

Этот лишенный корней фанатизм, бледная тень исламского космополитизма, сделал талибов более эффективной ударной силой, чем любые их локализованные недруги. Лидеры «Талибана», пуштуны по происхождению, могли быть уверены в том, что их солдаты не уступят соблазну быть верными своей нации или своему племени, что в корне подрывает военную мощь армии, хоты с этой проблемой не могли справиться левые силы в Афганистане. Когда талибы начали свое наступление с границы, измученное войной население часто приветствовало их вздохом облегчения: жители крупных городов потеряли веру во все остальные политические силы, которые после ухода Советов сражались друг с другом за власть.