Столп. Артамон Матвеев

Август подарил радость царству Московскому: царица Наталья Кирилловна принесла великому государю и всему народу — царевну. Нарекли новорождённую в честь святой мученицы Натальи, Наталья значит «природная». Всё здоровое, доброе унаследовала девочка от батюшки, от матушки.

Больших чинов для Царского друга у великого государя не осталось, а посему наградил Артамона Сергеевича ещё одним имением и сговорчивостью. Удалось выхлопотать для святейшего Никона жалованье. Не какую-нибудь сотенку-другую — 812 рублёв в год! Недоброжелателям в Москве, в Кириллове, в самом Ферапонтове — грозное предупреждение. Первым, до кого Артамон Сергеевич довёл царский указ, был святейший Иоаким.

Патриарх не стал упрямиться, прекратил следствие, все доносы на старца Никона пошли в выгребную яму.

Так сошлись дела, что вслед за ферапонтовской тяжбой пришлось заниматься судьбою Паисия Лигарида. Лигарид прислал Артамону Сергеевичу очередной извет на киевское духовенство, изветами силился угодить Москве.

«По Боге и царе в тебе имею заступника милостивейшего, — льстил Царскому другу некогда всесильный угодник государевых желаний. — Помоги мне некиим даром вместо милостыни, умоли, чтобы мне позволили служить по-архиерейски. Собирают тут много денег отовсюду, а кому и на что собирают — не знаю. Изволь об этом разыскать, о бодрейший Киева страж!»

Артамон Сергеевич только головой качал: не метит ли умненький Лигарид занять место киевского митрополита? Слепец Иосиф Тукальский Богу душу отдал. Теперь жди ходоков. Многие потянутся к осиротевшей митре, хотя в этой митре — вулкан кипящий. Любую голову разнести может не хуже гранаты. Служить надобно Москве, но угождать казакам, а у них — три гетмана, да Юрий Хмельницкий — запазушный человек султана, да униаты с католиками, да король с мешком посулов и обещаний.

«Разузнай, на что митрополичьи доходы обращаются, — советовал Лигарид. — Здесь носятся слухи, будто епископ Мефодий освобождён и киевским митрополитом поставлен. Стереги крепко и радей, чтобы этого не было, ибо великая будет смута между духовными и мирскими. До сих пор ещё жив раздор и измена, учинённая недавно и бывшая причиною столь великого побоища. Вопиет и св. София, на починку которой взял 14 000 рублей у царского величества, о других его своевольствах молчу».

Странная тревога не то чтобы сдавила грудь Артамону Сергеевичу, но закопошилась, заворочалась, бухая о рёбра, и выхода наружу ей не было. Из себя от себя как уйти? Лигарид, обласканный Никоном, изменил ему тотчас, как только увидел, что приходится выбирать между царём и патриархом. Порода такая! У русских иначе. Сам он, волею царя из Артамошки выросший в Артамонище, — нынче нет такого государя, который забыл бы одарить Друга благодарным словом и подарком, — не отступился от Никона. Государь это знает и, должно быть, ценит. Тот же Лигарид, столь прежде нужный со своими премудростями, отвергнут навсегда. Алексей-то Михайлович до сих пор самому себе не может простить падение великого владыки.

   — Кого же ставить в Киев? — спросил Матвеев вслух и поднял глаза на икону Спаса. Поспешно вышел из-за стола, опустился на колени. — Господи! Соверши! Не моим разумением, не царёвой самодержавной волей, но Промыслом Твоим.

Нужно было поспешать, Алексей Михайлович ждёт доклада. Поднял письма варшавского резидента Василия Михайловича Тяпкина. Тяпкин сообщал о своих тайных беседах с секретарём епископа Винницкого Антонием. Антоний имел привилегию на занятие Киевской митрополии от королей Яна Казимира и Михаила Корибута Вишневецкого. Тяпкин написал владыке не без тонкости: «Как господин епископ верно великому государю служит и его государскую милость помнит, такую может за свои заслуги и награду получить».

Сносились с Тяпкиным и другие искатели киевского места: епископ Львовский, епископ Перемышльский. И у тех, кто поближе, ушки на макушке. Напомнили о себе черниговский архиепископ Лазарь Баранович, архимандрит Киево-Печерский Иннокентий Гизель. Опальный Мефодий ищет ходы к патриарху Иоакиму: всей-де вины его — с Брюховецким породнился.

Матвеев усмехнулся. Лепиться к нынешним гетманам — всё равно что к ветру. Умён был Брюховецкий, но стоило ему возомнить себя ровней царю — жизнь потерял. В Мефодии имелась нужда, когда был глазами Москвы. А в Москве — надоедливая обуза.

Мысли вернулись к Лигариду. Змеиной породы! Его интриги под стать ясновельможным польским яствам: в быке кабан, в кабане лебедь, в лебеде бекас, в бекасе ягодка. Ради ягодки крутят вертел.

   — В Москве его надо держать! — решил Матвеев, с тем и поехал к государю, но на первое — радость.

Закончил переговоры с цесарским послом Аннибалом Франциском де Боттони. Договорились по многим статьям, но главное — получено согласие впредь вместо титула «пресветлейшество» император будет именовать русского царя «величеством». «Пресветлейшество» лепилось к московским государям со времён Бориса Годунова. Отныне вся процедура отношений меняется в корне. Ради нового титула цесари Священной Римской империи грамоты будут давать послам из своих рук.