Столп. Артамон Матвеев

   — В Европах любую страну за неделю проскачешь, — сказал доктор Стефан. В России же неделю проехал, а всё ещё на околице.

   — Письмо привёз человек енисейского гостя Евстафия Филатьева, — сказал Артамон Сергеевич. — Читай, Андрюша. Николай Гаврилович прямо златоуст.

Далее Спафарий не без гордости сообщал: до Енисейска всегда ходили за полтора года, а он достиг города за четыре месяца. Заканчивал письмо доброй тревогой об ученике своём.

   — «Государя моего, Андрея Артамоновича, пожалуй, государь, в науках научити изволь: ныне время удобное в молодых летех, покаместа лошади и собаки не мешают. Бог вся ему дал через тебя, государя, и егда учение прибудет, тогда во всём совершенный будет».

Внимание столь великого мужа к сыну растрогало Артамона Сергеевича.

   — Внимай, Андрей! У Николая Гавриловича забот полон рот, страна дальняя, суровая, государево дело великое, а он о тебе думает. Тревожится, как бы светлое твоё не замутнилось... Верно говорит. На сынков-то иных погляжу — пустота. Соколы да гончие на уме, гончие да соколы. Да наряды... Вон как великий государь со щёголем-то обошёлся, с князем Кольцовым-Мосальским. Твой тёзка. Явился на службу стриженый, как поляк. А царь-то его из стряпчих приказал выписать и записать в жильцы. У государя в покоях служил, а теперь вокруг Кремля ходит — в Терем путь заказан.

   — К царице уж подступаются ходатаи, — сказала Авдотья Григорьевна. — Царь строг, да отходчив.

   — Царь у нас — золото! — сказал Артамон Сергеевич.

Домашние разошлись. Авдотья Григорьевна с Керкирой на кухню, приготовить ужин: доктор Стефан — нужный гость.

Андрей Артамонович с учителем Иваном отправились на обязательную конную прогулку. Остались Артамон Сергеевич с карлами и с докторами.

   — Что за немочь на царевича Фёдора напала? — спросил Матвеев доктора Стефана.

   — У Фёдора Алексеевича ноги пухнут. Думаю — это от недомогания сердца.

   — Доктор Стефан, с высоты учёности своей скажи, Бога ради, отчего так получается? Все дочери у Алексея Михайловича от царицы Марии Ильиничны — в добром здравии, а с царевичами беда. Алексей Алексеевич умер во цвете лет, Симеон Алексеевич — отроком, Фёдор Алексеевич одну болезнь одолеет, другая — вот она, Иван Алексеевич — и здоровьем, и головкой слабоват...

Доктор Стефан развёл руками:

   — Судьба и родовые корни.

   — Может быть, и так. У царя Михаила Фёдоровича сыновей Ивана да Василия Господь Бог прибрал в один год. Ивану было пять лет, Василию — месяц или два. А сёстры великого государя Ирина Михайловна, Татьяна Михайловна, слава Богу, радуют здоровьем!.. — Артамон Сергеевич повернулся к лекарю Ивашке: — А есть ли неведомые нашей Аптеке лекарства у восточных мудрецов?

   — Лекарством, как говорят древние врачи, могут быть и вода, и воздух. Дух человека сотворяется в человеке из воздуха, который он втягивает в себя. Свежий воздух даёт пищу духовной материи, и человек, насытясь им, бодр и деятелен. Беда в том, что воздух вокруг нас не всегда чистый. В нём пыль, гарь, запахи гниения. Горячий воздух даёт похудение телу, возбуждает жажду, горячит сердце, но ослабляет силы и портит соки и жидкости в организме. Жаркий воздух полезен при воспалении мозга. Холодный воздух — друг здоровых людей, но он сгущает газы, приводит к простуде. Влажный воздух полезен худым людям, он смягчает кожу. Воздух, испорченный зловредными примесями, приводит к тяжёлым болезням, к мору. Я заметил, что даже во дворце великого государя воздух спёртый и неравномерный. Возле печей — жаркая пустыня, возле дверей — ледяной норд.

Артамон Сергеевич громко вздохнул:

   — Следует почаще пускать в дом чистый воздух... Давайте-ка почитаем из твоей книги, Давыдка...

Достал ключ, открыл ларец.

   — Читай, друг Стефан. Какая у нас глава на очереди?

   — Выписка из Сведенборга: «О мудрых и простых на небесах».

   — Эй, карлы, не возитесь!

   — «Обыкновенно думают, — начал чтение доктор Стефан, — что господство и слава на небесах более принадлежат мудрым, чем простым людям на том основании, что у Даниила сказано: «И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде — как звёзды, во веки, навсегда». Но не многие знают, кого следует понимать здесь под именем смыслящих, то есть разумеющих и оправдывающих...

Небесное разумение есть внутреннее разумение, получающее начало своё от любви к истине не ради какой-либо славы мирской или какой-либо славы на небесах...»

   — Скучно! Скучно! Скучно! — завопил Захарка, а Ванька Соловцов, незаметно выбравшийся из комнаты, вдруг влетел с детишками кухонной прислуги.

Наученные Ванькой, дети устроили круг, начали игру в каравай.

Артамон Сергеевич вспыхнул, но орать на карлов и на детей при докторе Стефане да при новом человеке Иване Максимове не решился. Захарка всё увидел, всё понял.

   — Вон! Вон! — затопал он яростно ногами, схватил стул и швырнул в Ваньку Соловцова.

Тот охнул и повалился замертво.

Дети кинулись прочь, Захарка за ними, а Соловцов лежал и егозил ногами от боли.

   — Дозвольте? — сказал Максимов и склонился над беднягой.

   — Где злодей Захарка?! — взъярился Артамон Сергеевич. — Сыскать!