Столп. Артамон Матвеев

   — Прости, государь. Лезу к тебе с пустяшными делишками.

   — Ах ты, Господи! — вскрикнул Алексей Михайлович, сильный порыв ветра задул его свечу.

Артамон Сергеевич тотчас поднёс свою к фитильку царской, два язычка слились, но тотчас как бы и отшатнулись друг от друга.

   — Спасибо! — сказал царь озадаченно. — А всё ж не больно хорошо... Погасла ведь.

   — Гасла, да горит ярче прежнего! — успокоил великого государя великий слуга его.

Новолетие началось ясными днями, тепло стояло летнее, да чреда событий пошла холодна и темна.

Девятого сентября умер митрополит Павел Коломенский. Патриарху Иоакиму воли прибыло. Павел мог на своём стоять, а кто теперь возразит святейшему: показал себя грозным пастырем.

Одиннадцатого сентября примчался гонец из Боровска. Скончалась княгиня Евдокия Урусова.

Артамона Сергеевича будто обухом ударили по макушке... Встал с креслица — в глазах мошки. Прежде чем идти к царю, умылся, позвал подьячего для тайных поручений, отправил в Боровск узнать доподлинно, отчего смерть приключилась, здорова ли боярыня Федосья Прокопьевна Морозова.

А к царю идти надо... Медлил. Подбирал бумаги по украинским вестям. И дождался. Царь сам прислал за Матвеевым.

Поехал тотчас, а у царя уже Юрий Алексеевич Долгорукий, Никита Иванович Одоевский. Его ждут. Артамону Сергеевичу такое ожидание как маслице на пирожок. Подумать только, Матвеев в совете с этакими, с великими. Решался всего один вопрос: казаки не желают соединения с польским войском против турок и татар. Как быть? С королём договорено о совместных действиях.

   — Король Ян Собеский — воин искусный! — усмехнулся князь Юрий Алексеевич. — Он скорее с турками соединится, чем останется один.

Князь Никита Иванович, вымученный поляками на последнем Андрусовском съезде, сказал с досадой:

   — Да ведь султан с королём союза своего не разрывали.

   — Сей союз победителя и побеждённого. Поляков такой союз ущемляет, как грыжу! — возразил Долгорукий.

Алексей Михайлович поднял глаза на Матвеева.

   — Гетман Самойлович объявил твоему государеву посланцу: «Нам, казакам, соединяться с поляками нельзя ни на единый час! Коронный гетман Дмитрий Вишневецкий оттого воспылал дружбой к Москве, что у него на нашей стороне Днепра многие маетности. Присяга польская известная — боярина Шереметева за присягою в Крым продали. Что же до короля, то он для шляхты — пустой звук. Король сбор трубит, а шляхта увидала, что у него казна пуста, и разошлась по домам».

Царь молчал, переводил глаза с Долгорукого на Матвеева, с Матвеева на Одоевского.

И Артамон Сергеевич, не дожидаясь суждений первых людей царства, сказал:

   — Соединение с польскими войсками отвратит казаков от тебя, великий государь. Сам знаешь, сколь опасны разговоры: Москва-де уступает королю Киев! Отразить нашествие татар и визиря по силам князю Ромодановскому и гетману Самойловичу. А стоит перейти нашим войскам на другую сторону Днепра — большинство городов, присягнувших гетману Дорошенко, будут челом бить твоему величеству. Дорошенко — имя на Украине ненавистное. В Чигирине татары и турки устроили невольничий рынок. И не где-нибудь — под окнами гетманских палат. Продают казаков, а выкупать их своим же казакам стало опасно. Были случаи, турки сердобольных волокли в пыточную: не московские ли лазутчики?

   — Артамон Сергеевич прав, — согласился князь Одоевский. — С поляками нужно почаще сноситься, да не нужно соединяться.

Князь Юрий Алексеевич вздохнул:

   — Прогнать татар и турок — сил у нас хватит. А вот чтобы утихомирить османов раз и навсегда — нужна большая общая война всех христианских государей.

   — Золотое слово! — воскликнул Алексей Михайлович. — Но совета между царствами нет! Мы ведь писали коронному гетману Вишневецкому: коли королевские и литовские войска в соединении и в согласии не будут, соединяться с его полками московские воеводы тоже обождут.

Вопрос был решён, и Артамон Сергеевич, перекрестясь, сказал:

   — Преставилась в Боровске княгиня Евдокия.

У Алексея Михайловича бровки прыгнули вверх-вниз, вверх-вниз, будто его застали за стыдным делом.

Никита Иванович встал, перекрестился.

Юрий Алексеевич помедлил, но тоже встал и тоже перекрестился.

— Царствия Небесного! — сказал царь, но глаза таращил по-совиному.

«Хорошо, что не наедине пришлось ему сообщить», — порадовался Артамон Сергеевич.

6

Богдан Матвеевич Хитрово водил по сокровищнице Оружейной палаты Фёдора Алексеевича. С царевичем были его дядька князь Фёдор Фёдорович Куракин и учитель отец Симеон Полоцкий. Смотрели дары иноземных послов и гостей.

   — Здесь у нас аглицкое серебро. — Хитрово отомкнул шкаф, раскрыл дверцы. — Эти вот блюда привёз граф Карляйль. Уж лет десять тому... Пищали, пистолеты.

Царевич брал блюда в руки.

   — Тяжёлые!

   — Подольститься хотели, привилегии для своих купцов воротить прежние: торговлю без пошлин.

   — А это что за дивные звери?!

   — Именуются барсами. Куплены у английского гостя Фабиана великим государем Михаилом Фёдоровичем, дедушкой вашего высочества. Сё — кубки. Вино можно наливать.

Фёдор взялся за одного барса.

   — Ваше высочество, в нём два пуда!