Столыпин

Разумеется, он был в придворном, камергерском мундире, со всеми золотыми позументами и золотыми же ключами на фалдах – знаками открытых царских дверей. Давно, еще при Елизаветах и Екатеринах, была установлена камергерская форма; она и власть давала – входить без доклада, разве что в сопровождении такого лихого кавалериста, как барон Фредерикс.

Императоры давно уже не жили в Зимнем дворце, задуманном Елизаветой Петровной, но так и не успевшей пожить в нем; теперь Царское Село – главная российская столица. Всяк сановник это понимал. А потому и представал там в приличествующем его званию мундире.

Столыпину было неловко за золотой блеск своего мундира, ибо встречал его на полдороге кабинета скромный полковник российской армии, – но этикет есть этикет. Он отвесил согласно вековой традиции глубокий поклон:

– Ваше императорское величество!..

– Рад лично познакомиться с вами, Петр Аркадьевич, – не дослушав, протянул руку государь.

Даже протянутую руку так запросто не пожимают – к ней «припадают», повергая тем самым себя к стопам императора. Если Николай II и хотел бы изменить церемониал, он не смел этого сделать, ибо и его поступки освящали века.

Но заговорил он вполне обычным голосом:

– Мне докладывали, уважаемый Петр Аркадьевич, что вы без особой охоты приняли должность губернатора Саратовской губернии?

– Истинно так, ваше величество.

– Почему, смею спросить?

– Слишком велика ответственность, ваше величество… по моим-то малым силам…

– Ну-ну, не скромничайте. Я изучал генеалогию главных дворянских родов. Столыпиных я узрел еще в шестнадцатом веке. А сейчас какой?..

– Двадцатый, если я не ошибаюсь, ваше величество.

– Не ошибаетесь, Петр Аркадьевич, не ошибаетесь. Трудный век наступает…

Столыпин промолчал.

– Или вы иначе считаете?

Он встряхнул закружившейся от всяких мыслей головой:

– Я схитрил бы, ваше величество, утверждая обратное.

– Не надо хитрить… Хитросплетений вокруг меня и без вас хватает.

Мысли кружились в голове Столыпина, но он и на этот раз смолчал. Государь не стал настаивать на дальнейшей откровенности, а заговорил о том, ради чего и пригласил саратовского губернатора:

– Познакомиться мне с вами, Петр Аркадьевич, давно хотелось, но не придворное любопытство движет мною. Сейчас даже не крестьянские дела, которым вы так привержены. Война! Саратов – это последний поклон России, дальше Азия. Дальше путь к восточным берегам. Просьба моя простая, господин губернатор: проводите там, на Волге, наших доблестных воинов со всем надлежащим почетом.

Николай II сам замолчал, наверно, раздумывая, стоит ли продолжать. Умный и из этих слов все поймет.

– Ваше величество! Я еще до приезда сюда думал об этом и уже отдал кое-какие распоряжения. Срочно отбывая в Саратов, не премину воспользоваться вашими советами, а потому всеподданнейше…

Он поднял голову и встретил внимательный, выжидательный взгляд.

– …и по-человечески свято обещаю – проводить наше доблестное воинство со всеми подобающими почестями!

Аудиенция еще некоторое время продолжалась. Разговоры были о том о сем, даже и о делах семейных, но в голову уезжавшего Столыпина вколотилось именно это, главное. Проводы! Нагнавший на выезде из Царского Села барон Фредерикс остановил на пару минут свою карету и известил:

– Государь восхищен вами! Честь имею и я присоединить свое уважение!

Право, даже сидя в карете, он прищелкнул кавалерийскими шпорами.

У Столыпина шпор не было. Он просто снял перед главным царедворцем фуражку и тоже повторил:

– Честь имею, барон!

Барон Фредерикс повернул обратно, к шлагбауму Царского Села, а Столыпин поспешил на вокзал.