Столыпин

– И пули-то не берут!..

Стрелявшая девушка, в отчаянье смахнув с головы шляпу, что-то пыталась сделать с непокорным браунингом… но ее сшибли выскочившие из-за плеча Столыпина двое растяпистых охранников.

– Связать – и в карету!

Ее уволокли под руки, а Столыпин остался один на один с толпой. Он видел, что крестьянские руки, не привыкшие держать вилы наподобие штыков, опускались как надо, зубцами в черноземную, благодатную землю, а стволы ружей исчезали где-то за спинами. Следовало что-то сказать этим людям, но его опередил выскочивший с пылавшим кадилом, старый, но очень шустрый попик. Он-то и подал самую главную команду, задымив переполненным кадилом, затряся бородой пред толпой:

– На колени, нехристи! Да помолимся о грехе несовершившемся!

И толпа, расстроив по-военному сомкнутые ряды, под возглас попика опустилась на колени, принялась истово креститься. А несколько студенческих тужурок, оказавшихся сразу на голом виду, дали такого дёру, что их не могли догнать и пустившиеся следом казаки.

Из-под взмаха яро вспыхивающего кадила неслось:

– Весь мир страждет грех ради человеческих, во зло его повергающих. В Тебе, Мати рода христианскаго, начало общаго избавления, исполнение всякия добродетели. Яви же нам, Богомудрая Дево, в Евангелии Сына Твоего Свет Божественный, да отвергни горечь греха, сладость благочестия обрящем, взывающе Ти сицевая: радуйся благодати!.. Сквозь слезы, сквозь слезы запоздалые…

В крестьянской с виду толпе были, видимо, и знающие люди, потому что Столыпин расслышал:

– Так то ж губернатор?..

– Осподи! Какой грех на душу чуть не взяли!..

– Что-то с нами теперя буде?..

Столыпин вытер платком взмокший лоб и подсказал:

– Изложите на бумаге свои требования, выберите нескольких грамотных ходоков и пришлите их в губернское правление. Я слово даю: с ними ничего не случится.

Понимая, что говорить больше сейчас не о чем, он повернулся и пошел.

Его перехватил казацкий сотник:

– А нам что делать, ваше превосходительство?

– Вам?.. – задумался губернатор. – Седлать коней и править в Саратов. Обедать, сотник! Думаю, бунтовать здесь больше не будут. Я прикажу, чтоб ваших казаков хорошо покормили.

В коляске он сел на переднее сиденье и сказал своим недотепистым охранникам, все еще железной хваткой державшим связанную террористку:

– Хватит тискать ее! Небось, не сбежит.

Муторно было на душе. Будто сам в чем-то провинился. Поэтому не сразу поднял глаза:

– Ну что, Алеся, будем заниматься «белорусской мовой»… или опять стреляться?..

Из-под черной, смятой, кое-как нахлобученной шляпы сверкнули злые, непокорные глаза:

– Стреляться! Если раньше меня не повесите!..

Столыпин, еще год назад слушавший совсем иные песни, опустив голову, с горечью подумал: «Что делает наша жизнь с людьми?..»

Видно, сотник послал нарочного в город, потому что еще на подъезде губернатора перехватил подполковник Приходькин. С десятком до зубов вооруженных полицейских. Все верхами. Как быстро, без всякого телеграфа разносится новость!

Недреманное око пристально воззрился на губернатора. Потом покаянное признание:

– Моя вина…

– Наша общая вина, – поправил губернатор.

– А с ней что делать?

Губернатора передернуло. Но сказал то, что и следовало сказать:

– А что закон велит… и военно-полевой суд опять же…

Да, по велению Министерства внутренних дел в Саратовской, Самарской и некоторых других губерниях, лежавших на пути фронтовых войск, были учреждены не знавшие милосердия суды. В исходе их решения сомневаться не приходилось…

Конечно, у губернатора хватило бы власти остановить суд. Но он ничего не сделал в защиту несчастной террористки. Просто не мог.

Губерния буквально пылала, затрудняя и без того трудное продвижение войск. Пришлось к тому же помогать и соседней, Самарской губернии, где власти вовсе растерялись.

Нет, либералом ему в Саратове не остаться…

Через два дня подполковник Приходькин доложил:

– Казаки поймали еще двоих закоперщиков-студентов. Я мог бы обжаловать столь скорый приговор, но…

– Я тоже мог бы, подполковник! Но как видите, не стал. Помянем наше тихое Гродно…

Секретарь принес поминальные чарки.

– Странно, за виселицы пьем…

В самом Саратове да и в нескольких уездах виселицы уже не разбирались. К чему лишние хлопоты?

Правда, ставились они немного в стороне от главных площадей. Столыпин возражал против навязанных из Петербурга театральных казней…

Прости, министр Плеве! И так по локоть в крови! Театральных представлений не будет!

VIII