Столыпин. На пути к великой России

Забота государя и премьера о русской науке уже при их жизни принесла свои первые всходы: у России появились не только новые виды вооружений – подводный флот и авиация, – но и сама русская наука вышла на передовые мировые позиции. В стране началась первая научно-техническая революция. Именно тогда государством, а значит, и русским самодержавием была задана высокая траектория интеллектуального развития страны, которой она следовала весь ХХ в.

Доверив Столыпину огромный объем власти, Николай II создал в его лице фактически второй центр управления. Царь и премьер стали своего рода мельничными жерновами, от слаженного вращения которых зависела эффективность осуществляемых преобразований. При этом у каждого из них был свой круг дел и забот. Если Столыпин взял на себя титанический объем законо-проектировочной и распорядительно-циркулярной работы, изматывающий диалог с Государственной думой, преодоление застоя в государственном аппарате, то император, выполняя не менее титаническую контрольно-проверочную работу разработанных проектов и предложений, продолжал активно заниматься внешней политикой, военными и церковными вопросами. В то же время государь по-прежнему продолжал проводить реформаторскую линию, где премьеру отводилась роль главного советника и исполнителя совместно задуманных государственных планов и идей. Это не было разделение властей и компетенций внутри вертикали самодержавной власти, а скорее взаимная подстраховка и дополнение друг друга. Работали вместе, на доверии, на взаимном совете, понимая и принимая общность поставленных целей и задач, поэтому порой не всегда легко определить, кто стоит первым за тем или иным решением: государь или его премьер. В разной ситуации, в зависимости от полноты понимания поставленной проблемы, ведущими выступали то Николай, то Столыпин, то оба одновременно. Так, в 1910 г. государь самостоятельно, без совета премьера, находит свой вариант разрешения финского вопроса, впоследствии поддержанный Столыпиным[429]. Но в любом случае, даже если государственная инициатива принадлежала Столыпину, последнее слово оставалось за государем.

Петр Аркадьевич Столыпин, как носитель огромного творческого потенциала, по мысли царя должен был стать ускорителем в проводимых им преобразованиях, оживить, привести в движение застоявшиеся элементы имперского управления. Последнее было бы невозможно без пробуждения личной инициативы и творческой энергии в русской бюрократии. Именно поэтому Столыпина никак нельзя назвать подмастерьем государя[430]. Еще накануне роспуска II Государственной думы Столыпин продемонстрировал свою политическую самостоятельность. «Я могу играть только на своем инструменте, – заявил он в правительстве, – если меня до этого не допустят, то пусть Государь выбирает другого». Министры Коковцов и Шванебах были возмущены такой речью. «Вы возобновляете то же давление на государя, – негодовал Шванебах, – какое на него произвел гр. Витте перед 17 октября?»[431] Николай тогда достаточно спокойно отнесся к позиции премьера, понимая, что без проявления самости невозможно добиться полноценного государственного результата. С одобрения царя Столыпин устанавливает в частном порядке диалог с оппозиционными общественными деятелями, предлагает им министерские портфели, выступает в качестве главного адвоката правительственного курса в Государственной думе, дает независимые интервью иностранным корреспондентам, создавая на Западе либеральный образ России.

Иногда государственная активность премьера синхронно не совпадала с более размеренным и спокойным ритмом деятельности царя. И тогда были возможны два варианта: либо император придерживал своего ретивого главного министра, либо сам министр подталкивал царя к более ускоренному ритму. Но и в том и другом случае решение применялось с обоюдного согласия, то есть с двойной подстраховкой.