Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Сначала я встал на колени, что не получилось с первого раза по причине мягкой податливости резинового днища лодки. Да и толстенный слой трепещущейся селедки, которая скользила под коленями, никак не давал возможность найти более или менее устойчивое положение. Когда я, наконец, нашел сомнительную, но все же точку опоры, оказалось, что для того, чтобы добраться до своего детородного органа, мне надо было как минимум раздеться по пояс. В резиновом химическом облачении ширинка отсутствовала абсолютно без всяких намеков на ее существование как детали одежды. В итоге, добравшись до самого важного органа, я был мокрый, как молодая и глупая нерпа, от пота и затраченных усилий. Дальше стало еще веселее. Когда, наконец, мое мужское достоинство увидело свет, появилась новая проблема. Дабы завершить процесс, мне, стоящему на коленях, просто не хватило сил, чтобы выдавить из себя струю, способную преодолеть барьер в виде борта лодки. Поэтому пришлось, упираясь коленями в борт, наклоняться и балансировать над водой, одной рукой удерживая спадающее спецоблачение, другой направляя струю так, чтобы ни капли не попало в лодку. Это, слава богу, мне удалось, но попытавшись по привычке стряхнуть последние капли, я не удержал равновесие и просто-напросто плюхнулся на дно лодки прямо в сверкающую чешуйками кучу выловленной селедки. Молодая рыбешка на мою беду была очень живуча и подвижна, и, наверное, очень любопытна, потому что пока я принимал положение, при котором мог привести себя в порядок, небольшая стайка умудрилась проникнуть в мои незастегнутые одежды, и очень живенько рассредоточиться всюду, вплоть до трусов. Еще минут пятнадцать под радостный и зажигательный смех флагманского я выуживал улов отовсюду, выдирая юрких рыбешек, чуть ли не из собственной задницы, и когда, наконец, вернул себя в первоначальное состояние, был обессилен и выжат по полной программе и больше уже ничего не хотел.

Насмеявшись надо мной вдоволь, Ташков неожиданно стал серьезным и снова взял в руки эхолот. Оказалось, что пока мы «веселились», косяк переместился, как по глубине, так и по горизонтали, а потому срочно был выбран якорь, и мы, как потом оказалось, на наше счастье, переместились в другое место, метров на двадцать ближе к островку. Там флагманский, снова проделав манипуляции с эхолотом, размотал леску на наших закидухах, пояснив, что рыба теперь у дна. Мне после всего рыбалка была уже по барабану, тем не менее я послушно закинул вместе с Ташковым закидуху и начал подергивать ее, в душе ожидая конца мероприятия и даже пытаясь поглядывать на часы. На новом месте клев сначала как-то не заладился, но постепенно дело пошло, и к нашим старым рыбешкам стали добавляться свеженькие. Наконец, ненасытный Ташков, оглядев лодку, почти под завязку заполненную рыбой, констатировал, что рыбалка удалась, и предложил мне перекурить, пока он как бы на посошок забросит донку, может чего и хватанет, а уж после можно будет швартоваться к островку и ждать буксир. Я, ликуя в душе, торопливо опустил закидуху, и через пару минут вытащил свою последнюю в этот день селедку. Флагманский же, выудив из вещмешка донку, наживил ее крючки лежащей вокруг свеженькой селедкой, и кинул за борт. Мы закурили. Ташков явно был доволен результатами нашего похода и просто сыпал шутками и прибаутками по поводу моих злоключений. Потом он выбросил окурок и, соблюдая какой-то свой личный ритуал, очень долго водил рукой с леской вдоль борта, а затем резко дернул вверх. Но леска на этот раз не пошла так же легко вверх, как обычно.

— Бл. Пашок, что-то крупное! Сачок готовь!

Я начал судорожно шарить руками по дну лодки, стараясь нащупать среди рыбы сачок, а Ташков, захлебываясь слюной от предвкушения крупной добычи, медленно, с видимым усилием тянул леску наверх. Шла она, судя по прикушенной губе флагманского, совсем не легко. И вот когда я наконец нащупал древко сачка, флагманский, приподнявшись на полусогнутых ногах в лодке, вытянул леску до конца.

На «кошке», на все три крючка которой Ташков насадил по небольшой селедине, зацепившись клешнями, висели два громадных камчатских краба. Это членистоногое, выпущенное в восьмидесятых годах в Баренцово море ради эксперимента, до такой степени обжилось в местных водах, что под корень извело некоторые образцы местной морской живности и расплодилось в совсем уж неприличных количествах. И вот сейчас два выдающихся представителя этого семейства, вцепившись клешнями в крючки, старательно и неторопливо потрошили наживку.

— Ни хрена себе, гаврики нам попались! Борисыч, заноси сачок, такие экземпляры грех бросать! Быстрее, бл.!