Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Но я ничего не успел сделать. Ташков, стоящий в лодке практически в позе орла, наверное от азарта, а может, и от того, что не хотел отпускать добычу, попытался одной рукой держа леску, другой схватить хотя бы одного краба за свободную клешню. Взмахнув рукой, он потерял равновесие и шлепнулся на дно лодки. Один из крабов, отцепившись, шлепнулся мне на колени, а другой, которого флагманский все же умудрился схватить за клешню, тоже отпустил рыбину, и резко задергав всеми своими конечностями, шарахнул своими шипами тому по руке.

— Ай, бл.!

Ташков разжал руку, и краб упал на борт лодки, с размаху распоров дергающейся клешней этот борт. Из пропоротой лодки со зловещим свистом пошел воздух.

— Мать твою! Борисыч, греби к берегу! Тут под нами метров пятьдесят не меньше, бл.!

Я схватился за весла. До островка было метров тридцать, которые мне показались не меньше полновесной морской мили. Ташков, пытаясь зажать порез одной рукой, другой силился вытянуть якорь, что у него получалось плохо, и через минуту лодка встала, несмотря на то, что я греб, как раскочегаренный колесный пароход. Лодка, удерживаемая якорем, крутилась на месте, и флагманский осознав наконец, что якорь не стоит собственной жизни, быстро извлек откуда-то нож, и полоснул по капроновому шнуру. Лодка сразу рванула вперед, довольно быстро погружаясь в воду, невзирая на все старания флагманского. Как я узнал потом, нормальные рыбацкие лодки состоят из нескольких секций, и когда пробивается одна, другие позволяют ей оставаться на плаву. Такая была и у Ташкова, но на этот раз он взял двухместную, которая была им позаимствована из каких-то военно-морских загашников. Лодка была большой и однокамерной, и он еще никогда ею не пользовался. И вот теперь это резиновое плавсредство стремительно погружалось в воду под весом двух здоровых мужчин и кучи отловленной рыбы.

Наверное, никогда в жизни я не греб так яростно и вдохновенно. Крабы, предоставленные самим себе, копошились под ногами, а тот который упал на меня, так вообще принял мое тело за трамплин, необходимый ему для возвращения в морские глубины, и упорно пытался вскарабкаться мне на грудь. Второго краба Ташков, стоящий уже в совсем непонятной позе, тем не менее умудрялся отбрасывать ногой с борта, чтобы он не сбежал. В пяти метрах от берега лодку уже затопило до такого состояния, что наш улов начал выскакивать за борт, а мы сами практически находились уже не в лодке, а просто балансировали на одном большом резиновым блине. Уж и не помню, как мы карабкались по скользким, покрытым водорослями камням, вытаскивая лодку, но в итоге, когда мы наконец смогли перевести дыхание и немного успокоиться, оказалось, что почти весь улов спасен, а диверсанты-крабы, обессилев от воздуха, тоже валяются рядом, лениво шевеля конечностями. В пылу бешеной гребли я и не заметил, что упрямое членистоногое, штурмовавшее мою грудь во время гонки, практически в хлам порезало мой резиновый комбинезон, и я полностью промок от груди и ниже. Ташков, проведя экспертную оценку состояния лодки, констатировал, что ее легче выбросить, чем заклеить, так как, борясь с пробоиной, он совсем не заметил, что его экземпляр тоже оказался тем еще вредителем.

Выяснилось, что пробоин в борту не одна, а несколько, и наше спасение можно объяснить только чудом и той крейсерской скоростью, которую я умудрился развить, спасая наши жизни. Смех смехом, но вода в мае на Севере редко поднимается выше 4–5 градусов, и проплыть пятьдесят метров в такой воде, да еще и завернутым в кучу одежды, представлялось мне лично маловероятным.

Потом мы часа три сидели на этом каменном пятачке, где не было ничего, кроме бакланьего помета и выброшенного волнами мусора. Флагманский, не потерявший присутствие духа ни на минуту, просто ухахатывался, вспоминая нашу аварийную тревогу, да и я, несмотря на то, что начал понемногу замерзать, тоже смеялся от души, представляя, как это выглядело со стороны. Потом Ташков загадочно заулыбался.

— Знаешь, Борисович, а ведь я тебе сюрприз приготовил. Чуть не забыл.

Я даже не удивился. Сюрпризов в этот день у меня было с избытком.

— И какой, Леонидыч?

Ташков заулыбался во весь рот.

— Сейчас узнаешь. Давай вот сюда, тут камень поровнее… подкрепиться надо, да и согреться не мешает.

Импровизированный стол накрыли на самом плоском камне, найденном на островке. Его составили: тушенка, бутерброды, вареная картошечка в мундире и две фляжки, извлеченные Ташковым из рюкзака.

— С какой начнем, Борисыч?

Я ткнул не глядя.

— Попал! — Вновь заразительно засмеялся Ташков и, открутив крышку, протянул флягу мне.

— Начинай.

Я выдохнул и сделал большой, насколько возможно, глоток. Это была моя перцовка. Я узнал ее и по незабываемому вкусу, и по тому, как мгновенно обожгло мне горло, да и слишком заразительно хохотал Леонидыч, глядя на мое побагровевшее лицо.

— Вот, вот. Потеплело? Я как ее у тебя попробовал, сразу понял, что такой напиток на рыбалке — самое оно! Ты как ушел, я сразу ее и перелил. Ха-ха-ха. Я ж не самоубийца. Давай, я тоже хлебну.