Дежурным по роте в тот день заступил старшина 2 статьи Дубровинский Сашка, в простонародье Дубрик. Парень безобразно умный, до такой степени, что, будучи старшиной класса, за пару занятий рассчитывал всем своим курсовики по ядерным реакторам только для того, чтобы его потом не драли за успеваемость всего класса. Как и все талантливые люди, Дубрик имел свои заскоки, причем часто веселые чуть ли не до паралича, а иногда и жутко принципиальные и вредные, за что позднее и вылетел из училища. Сейчас Дубрик, дождавшийся своих законных двух часов ночи, собирался спать и дефилировал по спящей казарме опоясанный одним полотенцем, но нацепив еще ради хохмы повязку «РЦЫ» на голую руку, пилотку и штык-нож на ремне. Наше появление с гробом вызвало у него неописуемый восторг, впрочем, как и у дневального. И Дубрик недолго думая скинул с него крышку и улегся в гроб, скрестив руки на груди и закрыв глаза. При этом Дубрик умудрился потерять полотенце, и мы дружно заржали при виде лежащего в настоящем гробу дежурного по роте голого, но тем не менее при всех атрибутах дежурно-вахтенной службы. Так бы мы наверное и ржали до упаду, но наше веселье прервал скрип двери. На пороге стоял дежурный по факультету, капитан 2 ранга Расщепков, и было заметно, что фуражка на его голове как-то самостоятельно начинает подниматься вверх. Вообще лицо у него было просто неописуемым. Глаза открылись на максимально возможную ширину, и в них проглядывала смесь всех возможных человеческих эмоций от неудержимого смеха до затаенного испуга. К тому же мы не успели занести гроб куда подальше от входа, и дежурный по факультету имел возможность в подробностях лицезреть немалое мужское достоинство Дубрика, отчасти прикрытое завалившимся на него штык-ножом. Сам же Дубрик за нашим хохотом не расслышал звука открывавшейся двери, и, лежа в гробу с закрытыми глазами, уже в воцарившейся тишине, продолжил начатый спектакль.
— Борисыч… прошу похоронить меня на пляже в парке Победы, с почетным караулом из начальников всех кафедр с палашами наголо, и троекратным салютом со всех кораблей Черноморского флота. Также прошу на мои похороны пригласить всех лаборанток с кафедры физики и электричества, особенно мясистую Танюшу из лаборатории ТОЭ.
В этот момент Расщепков вышел из состояния транса и вспомнил, что он офицер с двадцатью календарями за плечами.
— Я тебе, Дубровинский, сейчас твою мясистую часть оторву без наркоза!!! Дежурный говноголовый, бл… Встать!!!
Дубрик открыл глаза и, сообразив, что он не в самом одетом виде лежит ногами к рычащему дежурному по факультету, тем не менее презрев условности и отдав дань всем воинским уставам, сразу вскочил и, будучи все же в головном уборе, приложил руку к пилотке и бодро отрапортовал:
— Товарищ капитан 2 ранга, личный состав 131-й роты спит. Готовлюсь к ночному отдыху. Дежурный по роте старшина 2 статьи Дубровинский.
Чуть ли не булькающему от возмущения Расщепкову не оставалось ничего, кроме как принять доклад и тоже, скорее машинально, приложить руку к козырьку.
— Вольно, Дуб… блин… ровинский… твою мать. Хобот прикрой, чудовище прибрежное.
После этого он уже более спокойно повел глазами, и заметив в нашей кучке меня, коротко приказал:
— Белов, быстро в старшинскую. Всем, кто здесь есть, ждать на месте. Не пытайтесь заползти в кубрик, я всех запомнил… и этот… ящик убрать с глаз долой с центрального прохода.
В старшинской Расщепков, швырнув фуражку на стол, усевшись и закурив, поведал следующую историю. Оказалось, что старшим помощником дежурного по училищу сегодня заступил такой же, как и Коломаренко, флотский раритет, капитан 1 ранга Перминов. Страдая от возрастной бессонницы, он вместо того, чтобы чмокать губами на диванчике в дежурке, вышел на улицу перекурить. И надо же ему было это сделать именно в тот момент, когда нам пришлось на пару мгновений выскочить на свет, пересекая плац. Надо сказать, что увиденное впечатлило его до глубины души, а потому, опасаясь обвинений в старческом бреде и галлюцинациях, он обзвонил всех дежурных по факультету, тактично попросив незамедлительно осмотреть ротные помещения на предмет недавнего вноса в одно из них большого продолговатого ящика, при этом старательно и суеверно не произнося слово «гроб». И лишь только Расщепкову, прослужившему под его началом еще на действующем флоте лет десять, он доверительно сообщил, что видел четверых неизвестных, проносивших через плац самый настоящий гроб. Расщепков, на тот момент уже распластавшийся на шконке, мысленно чертыхнулся, и хотя абсолютно не поверил Перминову, как офицер исполнительный, привел себя в порядок и отправился осматривать казармы. И надо же ему было практически сразу обнаружить этот самый гроб, да еще с таким пикантным содержимым!
После своего рассказа дежурный как-то успокоился и даже нервно развеселился.
— Буду потом рассказывать… ха-ха. Не видел еще такого. Голый дежурный в гробу. Белов, а зачем вам гроб-то?
Теперь уже пришлось рассказывать мне. Расщепков, выслушав, ошалело покачал головой.