Стоп. Снято! Фотограф СССР (СИ)

— Я тебя не брошу! — заявляет она и садится в машину.

Ну что за человек?! Местами умная, а местами… блондинка.

* * *

Нас с Виталиком помещают в "обезьянник". За три с лишним десятка лет предыдущей жизни я в нём ни разу не был. А тут сразу новый и интересный опыт.

Не ладятся у советского комсомольца отношения с правоохранителями. За несколько дней второй раз задерживают.

Виталику сначала оказывают первую помощь. Его рубаху закатывают по самое плечо, а на порез щедро наматывают бинт. Всё это происходит прямо у меня перед глазами в закутке у дежурного, который отделён от коридора прозрачной перегородкой. Всё напоказ.

Потом нас по очереди опрашивает тот самый весёлый старший лейтенант. Он терпеливо выслушивает мой рассказ и даёт подписать показания.

А после нас недолго думая вместе запихивают в одну камеру. Очевидно, чтобы мы могли продолжить, если между нами ещё остались нерешённые вопросы.

Никакого интереса друг к другу мы не испытываем. Я волнуюсь из-за непредвиденной задержки. Бывший фотограф отходит в угол и садится на корточки, закрывая лицо ладонями. У него есть более серьёзные поводы для переживаний.

"Обезьянник" — это комната размером меньше моего прежнего гаража, в которой всего три стены. Вместо четвёртой — решётка до самого потолка. Очень похоже на вольер в зоопарке, откуда и название. Официально это "камера предварительного заключения" или "КПЗ".

Единственная деревянная лавка внутри занята старичком с куцей бородёнкой, который безмятежно спит, вытянувшись во весь рост. Кроме него, в камере трое мужиков разной степени помятости и уровня опьянения. У одного из них подбит глаз и опухает синевой нос. Остальные просто предаются унынию и подпирают спинами стены.

Марина пытается развить бурную деятельность. Я слышу цокот её каблуков по коридору и звонкий голос.

— Товарищ милиционер, а когда меня опрашивать будут?

— А вы, гражданка, кто будете?

— Я свидетельница.

— Пойдёмте к нам, свидетельница.

— Опрашивать?

— Сначала чай пить. У нас торт есть, киевский!

Молодость и красота Подосинкиной служат ей дурную службу. С ней охотно общаются, но совершенно не принимают всерьёз.

— А позвонить можно? — соображает, наконец, она.

— Гражданка, это служебный телефон.

— Но я главный редактор газеты "Вперёд!".

— Да хоть "Пионерской правды".

— Задержанному даётся право на один телефонный звонок!

— Так вы не задержанная! Никто вас тут не держит, идите отсюда, гражданочка! Не мешайте работать!

Няшу вежливо выпроваживают за двери райотдела. Надеюсь, она найдёт возможность связаться с Молчановым, а не будет ждать меня снаружи, словно Хатико.

Скучно. Дежурный за стеклом разрывается между телефоном и радиостанцией:

— Чайка-пять… чайка-пять… я Волна… квартирная кража… диктую адрес… улица Энтузиастов… семь… двадцать два… ЭН… ТУ… ЗИ… АСТОВ... Эдуард… Николай…

Наконец, ситуация меняется. Двери отдела распахиваются и в него решительно заходит ответственный секретарь газеты "Знамя Ильич". Няша дозвонилась до редакции и меня скоро вызволят из неволи. Секретарь шествует в глубину здания, а потом оттуда раздаётся крик:

— Терентьев! Виталий Терентьев!

— Я здесь, — отзывается дебошир.

Его уводят, и у меня появляется чувство какой-то неправильности. Почему приехал не Молчанов, а эта мерзкая дама? Где Марина? Она не упустила бы возможности вернуться за мной? Какого чёрта меня здесь держат?!

Чувство усиливается, когда тётка с "вороньим гнездом" на башке величественно проходит к выходу, а за ней, понурив голову, бредёт Виталик.

— Товарищ ответственный секретарь! — кричу через решётку, —а как же я?! Обо мне товарища Молчанова предупредили?!

Не помню её имени, поэтому приходится обращаться так. Не кричать же "Эй, ты!".

— А ну, разговоры! — поднимает голову дежурный.

Тётка останавливается, а затем подходит к обезьяннику.

— Тут тебе самое место, червяк навозный—шипит она, — оболгал моего племянника. Пусть теперь увидят, какой ты на самом деле, и стоит ли тебе верить!

Племянник, ну конечно же. Как ещё подобный рукожоп мог попасть в штат областной газеты? Только благодаря родственным связям. Тётка и к делу пристроила и косяки прикрывает. Многое становится в этот момент понятным. А вот хорошего тут вообще ничего нет.

— Ветров! Альберт Ветров! — разносится по коридору.

Весёлый старлей на этот раз не улыбается.

— Подпиши, — он бросает передо мной несколько отпечатанных на машинке листков, — и можешь быть свободен.

"Я, Ветров Альберт Сергеевич… распивал спиртные напитки в парке Молодёжный… приставал к прохожим… в ответ на замечание гражданина Терентьева..."

— Это что?

— Твоё чистосердечное признание.

— И как я после этого буду свободен?!

— Скажи спасибо, что Терентьев на тебя заявление писать не стал, пожалел, — вкрадчиво говорит старлей, — ты на уважаемого человека напал. Сотрудника областной газеты. Избил. Нанёс увечья.

— Алкаш он, а не сотрудник! — говорю, — вы позвоните в издание. Его уволили сегодня!