Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2

Солнце клонится к закату. От реки приходит прохлада и комары. Особенно вторые напоминают, что пора сворачиваться. Мы доводим девчонок до лагеря и передаём Аникееву с рук в руки, вместе с большой железной миской шашлыка.

— Взятка, — он морщит нос принюхиваясь.

— Никак нет, — басит Степанов, — как младший лейтенант милиции, заявляю — это подарок.

Руководитель экспедиции хмыкает и соглашается.

Домой иду уже в глухой темноте. Мама, на удивление, не спит, суетясь на кухне.

— Ты где шлялся? — спрашивает она.

— У археологов… по работе. — зачем-то добавляю я.

В руках у меня кастрюля, свёрнутая скатерть и ещё куча походного барахла. За спиной рюкзак

— Ты на себя в зеркало посмотри, работничек, — вздыхает мать, но улыбка у неё добродушная, — Ты про экзамены не забыл? Послезавтра английский.

— Помню, мам, всё будет в порядке, — успокаиваю её.

Три месяца съёмок в Сирии для "Таймс" вместе с репортёром Джимом Марло не только намертво вбили в голову все неправльные глаголы, но и поселили в моей речи аристократическую гнусавостьОн начинал диктором на ВВС, а по этим ребятам сверяют английское произношение, как хронометр по Гринвичскому мередиану. Кроме того Джим был каким-то там по счету графом Девонширским и окончил Оксфорд.

— Самый худший английский в Оксфорде, — говорил он, — тебя учат говорить так, чтобы никто не понимал.

— Зачем?!

— Классовое общество, — пояснял потомственный лорд, начищая себе кремом армейские ботинки.— Аристократов не надо понимать. Мы должы оставаться для всех прочих сословий долбаной загадкой. Наши желания должны угадывать интуитивно.

Ботинки он себе чистил каждый вечер.

— Ты долго собираешься своей редакторше голову морочить? — возвращает меня в реальность мама.

— В каком смысле?

— Она на тебя рассчитывает, а тебе поступать скоро.

Назревший разговор всё-таки всплывает. Как не вовремя.

— А я тебя мясо принёс, — невпопад отвечаю, — будешь шашлык?

— Поздно уже, завтра поем, — и добавляет, чтобы не обидеть, -— пахнет вкусно.

— Давай завтра поговорим, — окончательно соскакиваю с опасной темы. — Устал я что-то, спать хочу.

По пути в ванную заглядываю в зеркало. Губы распухли, ниже на шее красуются. тёмно-лиловый засос. Надя на прощание пометила. Оставила, так сказать, послание всем моим знакомым женского пола.

— Комаров заходил, — говорит мне мама вслед.

— Что хотел? — оборачиваюсь.

Уж если сам ответственный товарищ не пожалел времени и ног и лично заглянул к простому внештатному фотографу…

— Просил с утра какие-то плёнки ему занести, — сообщает она, — говорит, в твоих же интересах поторопиться. Какая-то выставка у них намечается.

Молча киваю, но мама не останавливается,

— Алик, ты поосторожнее с ним, — говорит она, — Гадкий он человек. Гладко стелет, да потом неизвестно где проснёшься. Им для района мальчик на побегушках с фотокамерой понадобился. Заморочат тебе голову то газетой, то выставками…

Молодость пройдёт, не успеешь оглянуться. Были возможности и утекли сквозь пальцы.

Она говорит убеждённо, и видно, что внутри рассказывает о самой себе. Захолустный дом культуры, крохотная зарплата, рассохшийся дом с текущей крышей. Все нормальные родители хотят своим детям лучшей жизни. Для неё это областной ВУЗ, диплом инженера, "путёвка в жизнь".

Для меня, знающего историю наперёд — Афган, ранение, периодические запои, месяцы без зарплаты, закрытие НИИ, которому посвятил жизнь, работа грузчиком на челночных рынках.

Не хочу такой судьбы всей огромной стране, но в первую очередь не хочу Алику Ветрову.

— Всё будет хорошо, мам, — неожиданно для себя обнимаю эту хрупкую сильную женщину, — всё будет хорошо.

Лучше бы крышу в доме починил, чем пикники закатывать, ругаю себя. Пижон.

Перед тем как уснуть, долго ворочаюсь. Мама не запомнила самое главное. Про какую выставку говорил товарищ Комаров?

Глава 11

— К девчонкам пойдем сегодня? — басит Степанов.

— Сходи, — говорю.

Смешно наблюдать, как на физиономии этого бугая проступает смущение. Отправить человека в нокаут для него милое дело. А пойти в лагерь к археологам к своей ненаглядной Татьяне в одиночку Николай стесняется.