Стопа бога

Из-под пола рванули клубы дымного пламени. Так, судя по всему, отец надеялся обезопасить тайник. Если бы люди Скоробогатова, узнав о любви Шустова к магнитам, догадались приложить к углублению в стене именно магнит, они бы просто сожгли коробку, навсегда похоронив её тайну.

Пока Дима восторгался находчивостью Шустова-старшего, Максим с Аней бегали на кухню – носили воду в кастрюлях и пытались затушить огонь. Им бы следовало выйти на улицу, но Максим опасался оставлять пожар без присмотра. В конце концов тот мог охватить весь дом, перекинуться на ближайшие деревья и, крадучись по ветру, настигнуть другие здания.

Дима только мешал. Просил непременно вскрыть соседние половицы и говорил, что хочет увидеть всю конструкцию целиком, с её топливными баками, шлангами и спрятанными воспламенителями:

– Ты ведь понимаешь, эти щелчки… как пьезоэлемент в зажигалке! Всё элементарно и красиво! И я был прав, Сергей Владимирович не забыл установить ловушку!

Максим чересчур резко дёрнул его за рукав. Дима едва не потерял равновесие, даже ткань хрупнула, хоть и не порвалась. И Максим не знал, что его в тот момент злило больше – сам факт устроенного пожара или тон, с которым Дима восторгался его отцом.

– Уходим!

Максим принёс ещё одну кастрюлю воды. Убедился, что открытого огня нет, и, плутая в клубах гари, поспешил вслед за остальными на улицу.

Возвращаясь в гостевой дом, отругал себя за неосторожность. Напрасно позволил Диме устроить этот глупый и совершенно бессмысленный эксперимент.

– Главное, что коробка с нами, – сказал он вслух, успокаивая в первую очередь самого себя. – Мы нашли, что искали.

Содержимое коробки они осмотрели в номере Максима. Встали вокруг неё на колени. Срéзали шпагат, осторожно сняли крышку и первым делом увидели деньги.

Много денег.

Максим никогда прежде не видел такой наличной суммы. Оранжевые, светло-синие и красные прямоугольники купюр – гладенькие, лежавшие ровными пачками и перетянутые банковской бандерольной лентой. Сорок тысяч евро, то есть больше трёх миллионов рублей.

– Может, они твоего папу из-за денег ищут? – спросила Аня.

– Не знаю. – Максим боялся к ним прикасаться. – Но вряд ли. Для Скоробогатова это копейки.

– А если это только часть? Может, Сергей Владимирович продал… ну, то, что взял у Скоробогатова?

Максим стал одну за другой выкладывать пачки купюр. Небрежно бросал их на пол. Уже частично оголил дно коробки, испугался, что в ней, кроме денег, ничего не будет, а потом увидел краешек серого переплёта.

Книга. Чуть больше раскрытой ладони с вытянутыми пальцами, тоненькая. В шероховатом коленкоровом переплёте, с пожелтевшей по краям бумагой и дочерна проржавевшими скобами, скреплявшими страницы, по две скобы на одну тетрадь.

– Кампанелла. Город Солнца, – прочитал Максим. Тиснёные тёмно-красные буквы с засечками в серой рамке переплёта.

Пролистал книгу. Сто семьдесят три пронумерованные страницы. И ни одной пометки, ни одной надписи. Только вложенная посередине фотография.

– Что это? – Аня склонилась над фотографией, и её волосы коснулись щеки Максима.

– Не знаю…

Нечёткое изображение босых ног в засученных брючинах. Стоят на каменных, плотно пригнанных друг к другу плитах. На правой ноге нет пальцев, вместо них – тугие, намозоленные валики культей.

– Жуть какая-то, – поморщилась Аня.

– Это ноги отца, – спокойно произнёс Максим. – Мама рассказывала, он чуть не погиб в Тибете. Пролежал в больнице три месяца. Пальцы ему ампутировали.

– Прости, я не знала.

Максим перевернул фотографию. На обороте было узнаваемым почерком написано:

«Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога».

– Поднимется к стопе бога… – прошептал Дима. – О чём это?

Максим отдал ему фотографию, а сам взялся ещё раз осмотреть пустую коробку. Прощупал её стенки. Ничего не обнаружил. На всякий случай надорвал их в нескольких местах. Затем так же поступил с крышкой. Тщетно. Наконец возвратился к книге. Её рвать не торопился.

«Civitas Solis». «Город Солнца». Латинское название совпадало с надписью на подставке из-под глобуса. Значит, отец ясно указал на значимость книги, однако Максиму не удавалось понять, в чём она заключена.

Они проходили Кампанеллу на первом курсе. В учебной программе ему были посвящены полпары, четверть семинара и один экзаменационный вопрос. Скучнейшая утопия, написанная в начале семнадцатого века, – диалог между докучливым Гостинником и Мореходом, побывавшим во всеми забытом государстве, которое в годы изоляции успело стать идеальным. Собственно, это был даже не диалог, а однообразный монолог Морехода, изредка прерываемый бестолковыми, ничего не дающими репликами Гостинника. Никакой частной собственности, всеобщий обязательный труд, трудовое воспитание детей, общественное распределение благ, общественная организация производства и тому подобное – всё то, что так неумолимо навевало сон в дни летней сессии.

– «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания», – вслух прочитал Максим первые слова Гостинника.

Следом прочитал и первые слова Морехода: