– Как вы узнали, что мы из России? – слабо произнесла Аня.
Монах, чуть ли не подпрыгнув на месте, издал громкое «хах», после чего, не переводя дыхание, рассмеялся тихим смехом. Отпустил Анину руку и стал ждать.
Ещё четыре слова. «Понял по вашим лицам». Джерри, довольный, отошёл назад, к двери, и жестом пригласил следовать за ним.
– Чай вскипел. Вам с молоком? – спросил он по-русски. Кажется, без акцента.
Максиму не нравилось происходившее. Едва ли по их лицам можно было понять так уж много. Джерри, скорее всего, подслушал разговор. Впрочем, они с Аней говорили так тихо, что едва слышали друг друга, к тому же ветер рассеивал их слова. Значит, Джерри уловил какие-то обрывки. Оставалось надеяться, что он ничего не заподозрил.
– С молоком, – уверенно сказала Аня.
Она была права. Для начала следовало отогреться. В конце концов, Джерри никто не мешал скрыть свои познания в русском языке, как это сделал Салли. Так что, несмотря на глупую игру с листками, монах пока не дал повода усомниться в искренности своего гостеприимства.
Комната была обставлена просто, почти бедно. Неоштукатуренные стены выкрашены в бежевый цвет. Бетонный пол местами покрыт кусками старого, имитировавшего плитку линолеума. По трём углам стояли двухуровневые нары с щуплыми матрасами. Из шести постелей застелена и заправлена была лишь одна.
– Тепло, – довольная, сказала Аня и по приглашению монаха села на пустовавший матрас, поближе к масляному радиатору. Максим присоединился к ней. Чувствовал, как оживает тело, как успокаивается дрожь в ногах, однако не позволял себе расслабиться. Пока Джерри возился с чайником, настойчиво осматривал его жилище.
Окно было завешено синим махровым полотенцем. Под окном стоял низкий холодильник, служивший одновременно обеденным столом, а в единственном свободном углу, возле входной двери, получился кухонный закуток с конфорочной плитой и громоздким металлическим чайником. От нар, на которых сидели Аня с Максимом, кухоньку отделял лист фанеры. На самих нарах вперемешку лежали разноцветные свёртки одежды. Ничего подозрительного Максим не подметил и с благодарностью принял чашку горячего чая.
Они будто оказались в герметичном отсеке подводной лодки. Утонули в глубоком облаке на высоте двух тысяч двухсот сорока трёх метров над уровнем моря. Готовились умереть. Но оказались спасены странным монахом, который теперь сидел на первом ярусе противоположных нар и с неизменной улыбкой под мясистым носом следил за тем, как они пьют чай. Аня поддерживала горячую кружку гипсом и, кажется, жалела, что не может обхватить её двумя ладонями.
Вместе с теплом пришла сонливость. Максим не отказался бы сейчас вздремнуть, однако заставлял себя вновь и вновь обдумывать своё положение. Аня тем временем развлекала монаха разговорами. Тот с радостью отвечал на её вопросы и даже попутно сделал несколько новых записей в блокноте – опять вырвал из него соответствующие листки, сложил их, однако не торопился отдавать, ждал подходящего мгновения. Непонятная глупая игра.
Оказалось, что Джерри родился в небольшом бурятском посёлке в тридцати километрах от Иволгинского дацана, долгое время учился в Индии, а теперь десятый год служил здесь одним из смотрителей.
«Девять лет, – отметил про себя Максим. – Значит, стал смотрителем в две тысячи девятом году. Когда я в последний раз видел отца. Когда он подарил мне глобус, а маме – картину Берга. И что это значит?» В раздражении сдавил пустую чашку. «Это значит, что ты сходишь с ума». Пустые подозрения отвлекали, не позволяли сосредоточиться на главной задаче.
– Ещё чаю? – Джерри услужливо забрал чашки.
– Простите, – улыбнулась Аня, – это ваше настоящее имя? Если вы родились…
Монах не дал ей договорить. Протянул листок из блокнота. На сей раз без задора, а так, будто подобные записки были естественным, чуть ли не самым распространённым способом общаться.
«Меня зовут Доржо. Но друзья называют Джерри». Аня толкнула Максима в бок и показала ему эти строки. Максим раздражённо дёрнул плечами. Сейчас ему было не до игр.
Они поднялись к
–
После второй чашки чая тяжесть в глазах стала невыносимой. Они пропитались горячим паром. Приходилось насилу удерживать их открытыми. От тепла комнаты Максима окончательно разморило. Аню тоже клонило в сон – вопросы она задавала без прежнего задора, сквозь давящую зевоту. И только монах оставался бодрым, улыбчивым. Неудивительно. Он-то этой ночью нигде не бродил. Спал себе спокойно. И даже не подозревал, что на рассвете у него появятся гости. Или подозревал?
– Тут столько домов, – задумчиво протянула Аня. – А вы…
Джерри вновь опередил её. Игриво бросил ей сложенный листок.