Джерри сделал всё, что мог. Даже больше, чем просил Шустов. А ведь Сергей не догадывался, что по его следам придёт именно сын. Недооценил Максима. Напрасно. В этом мальчике была отцовская сила. И его отчаяние. И чем громче он провозглашал презрение к отцу, тем сильнее выдавал желание полюбить его. Ну что ж, возможно, именно такое противоречие поможет Максиму дойти до конца, каким бы ни был путь, подготовленный для него Сергеем.
Джерри достал из мешочка пережатые клипсой синие листки. На таких он писал самое важное. Пришло время сообщить Максиму, что ждёт его в дальнейшем. Если бы на то была воля Джерри, он сохранил бы это в тайне, не стал бы испытывать мальчика, однако уважал волю Сергея. Был слишком многим ему обязан.
Неспешно записал всё карандашом. Сложил листок в несколько раз. Максим поначалу не заметил протянутой к нему руки. Затем посмотрел на неё с таким озлоблением, будто она вершила все его несчастья.
Взял записку, но даже не попытался в неё заглянуть. Просто бросил на землю. Пеликаны оживились. Подумали, что их будут кормить.
Максим отвернулся от Джерри. Ни сказав ни слова, зашагал вперёд, вдоль берега. Шёл быстро, в надрывном молчании.
Джерри понял, что их разговор окончен. Едва ли им доведётся вновь увидеть друг друга.
«Ом амидэва хрих».
С грустью посмотрел на выброшенную записку.
«Ну что ж, пусть будет так».
Глава восемнадцатая. След
– Не жалеешь, что приехала сюда?
– В Канди? – Аня с удивлением посмотрела на Максима. – Тут хорошо, спокойно.
– Нет, что вообще полетела в Индию. Могла ведь с родителями отправиться в Грецию.
– Могла, это точно, – Аня с подозрением осмотрела выставленные перед ней блюда.
Они обедали в небольшом ресторане возле парка Торрингтон. Дима шёл на поправку, и впервые за три дня его оставили в гостинице одного. Заказали рис с овощами, масала-яйца, кисловато-острый соус, хлебную лепёшку и варёный картофель с перцем. Максиму нравился такой набор. Он привык к ланкийской пище, которая, в общем-то, не сильно отличалась от индийской, только была чуть менее пряной.
– Нет, не жалею, – наконец ответила Аня. – Ты и сам знаешь, почему мы здесь. Но если бы не Дима, я бы сейчас точно загорала в Греции. Он, считай, уговорил меня лететь в Индию. Прибежал как полоумный, стал кричать, что ты без нас не справишься.
– И сразу сказал про Ауровиль?
– Да.
– И никак не объяснил, почему именно Ауровиль?
– Нет… – Аня растерянно застыла с занесённой вилкой. – Да я, кажется, и не спрашивала.
Максим против воли вспомнил разговор с Лизой в подвале заброшенного дома. Вспомнил и телефон, который она ему передала. Кнопочный «Моторола Рейзер». «Я позвоню. Но если что, звони сам. В контактах только один номер». Едва оказавшись в Коломбо, Максим отключил его. Даже снял аккумулятор. Не понимал, чего добивается Лиза, и не хотел рисковать. В конце концов, по звонку на «Моторолу» их могли отследить. Максим никому не рассказал о телефоне. Понимал, что разговор с Лизой и без того выглядел подозрительным.
– Надо что-нибудь захватить Диме. – Аня, едва притронувшись к обеду, вновь взялась за меню. – Может, просто басмати без специй? Жаль, тут нет куриного бульона.
Димина болезнь отступала довольно быстро. Всё началось в Далхуси, в ночь перед отъездом в Канди. Диму мучали кошмары – до того жестокие, что он, весь взмокший, бледный, принимался бормотать во сне, срывался на крик и просыпался с гримасой болезненного безумия. Аня поначалу заподозрила у брата отравление и принялась пичкать его адсорбентами из местной аптеки. Решила, что всему виной печенье с манговым кремом, которым Дима развлекал себя в их отсутствие. В Канди, когда температура у него поднялась до тридцати девяти, Аня уже говорила о вирусном заболевании, поэтому и запретила брату пить прописанные врачом антибиотики.
С каждым днём болезнь усугублялась. Диму лихорадило. Он не мог спокойно спать. Ночью натягивал купленные в Далхуси свитера. Лежал в шерстяной шапке, укрытый двумя одеялами. Изойдя пóтом, начинал в отчаянии раздеваться и в итоге оставался голый под простынёй. Аня по три раза в день перестилала ему постель, выставляла на солнце мокрые подушки. Влажным прохладным полотенцем обтирала брату шею, грудь, лицо, пробовала расчесать его слипшиеся кудри.
Дима жаловался на нестерпимую ломоту в суставах и прежде всего – в левой ноге. Порывался о чём-то заговорить с Максимом, в бреду путано говорил о тайнах Шустова-старшего, со слезами вспоминал их встречу с людьми Скоробогатова. Начинал ругать себя, вслух называть слабаком. В истеричных припадках выкручивался на кровати и казался одержимым.
В редкие минуты, когда болезнь затихала, Аня заставляла брата пить говяжий бульон без специй. В итоге Диму рвало. Пришлось пообещать хозяйке двойную плату, потому что беспорядок в их номере начинал её пугать. Под конец Аня думала звонить в посольство, а потом вдруг поняла, в чём дело. Достаточно было прочитать инструкцию к противомалярийным таблеткам, которые они с Димой пили уже больше трёх недель.