Стопа бога

– Жуть какая-то. – Аня показала Максиму длинный перечень побочных эффектов.

– Тошнота, рвота, головокружение, диарея, боль в животе, недомогание, утомляемость, озноб, лихорадка, – читал вслух Максим. – Наиболее часто – нарушение сна, кошмарные сновидения, реже – тревога, депрессия, панические атаки, спутанность сознания, галлюцинации, агрессивность, параноидальные реакции. Ты это серьёзно?! – Максим с недоумением посмотрел на Аню.

– Читай дальше! – Аню разбирал нервный смех.

Происходящее в самом деле было до абсурдности смешным.

– Сонливость, потеря равновесия, – Максим скользил взглядом по списку, казавшемуся перечнем всех подготовленных в аду наказаний для самых беспутных грешников. Наконец воскликнул: – Описаны случаи суицидальных мыслей! Хорошее лекарство…

К счастью, организм Ани оказался крепче. Накопительный эффект в её случае не сработал. А Дима, пропустив очередной приём противомалярийных таблеток, пошёл на поправку. Утром следующего дня даже выпил два стакана чёрного чая с сахаром и согласился съесть плошку детской рисовой каши «Нестле» – единственное, что удалось подобрать в местных магазинах. Возможно, Диму приободрил сам факт того, что удалось выяснить причину недуга. Он ещё чувствовал слабость и всё же с пугающей одержимостью взялся за бумаги из сумки Шустова-старшего, которую им передал Джерри. Максим к этому времени отчаялся в них разобраться.

Кожаная экспедиционная сумка, с широким потёртым ремнём, множеством оттопыренных кармашков и медными пряжками, пропахла дымным ароматом благовоний, как и её содержимое. В ней лежали три пронумерованные тетради и один отдельный листок, закутанные в синий шёлковый шарф-хадáк. Максим тогда обшарил кармашки, убедился, что в них нет ничего, кроме свалявшейся пыли, и только после этого стал бережно расправлять ткань, будто взялся за древний папирус, готовый рассы́паться от неловкого прикосновения. Первым делом увидел листок. С ним особых затруднений не возникло. Это было стихотворение. Знакомый почерк. Синяя гелевая паста.

Милый друг, иль ты не видишь,
Что всё видимое нами –
Только отблеск, только тени
От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий –
Только отклик искажённый
Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете –
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?

Эти строки чем-то напомнили стихотворение, которое Максим обнаружил в коробке с архивом по Скоробогатову.

– Владимир Соловьёв. – Аня нашла автора в интернете.

Если это и была подсказка, то Максим, как и в случае с «покровом карающей богини», не уловил её значения. Отец продолжал играть в запутанную, ему одному понятную игру. Отправившись на поиски мифических сокровищ или не менее мифических артефактов, зачем-то на каждом шагу неизменно заявлял о своей mysterium tremendum.

– Всё видимое нами – только отблеск, только тени от незримого очами, – прошептал Максим.

– Думаешь, твой папа поэтому исчез? Решил, что дневник Затрапезного каким-то образом поможет ему увидеть больше? Увидеть то, что скрыто от других? – Аня с интересом осматривала сумку Шустова. – Познать истину в блаженном созерцанье?

– Не знаю.

– А стихи? Ведь он, получается, оставлял их твоей маме… Зачем?

– Может, хотел ей что-то объяснить. Думал, она поймёт.

Отложив листок, Максим взялся за тетради. Зелёная обложка, листы в клетку. Самый обыкновенный офсетный «Хатбер» с таблицей умножения. На двенадцать листов. Под обложкой первой тетради отец от руки нарисовал символ с картины Берга. Под символом написал: «La Ciudad del Sol».

– Это испанский, – сразу определила Аня. – «Город Солнца».

– Интересно… Почему вдруг испанский?

Тетради были целиком исписаны. Очередной набор бессмысленных букв. И никаких подсказок, вроде глаз смерти. Буквы изредка перемежались цифрами. Судя по всему, это были даты: 1774, 1791, 1793, 1815 и другие. Кроме того, на страницах первых двух тетрадей встречались рисунки. Из них только один показался знакомым.

– Товарный ярлык Большой ярославской мануфактуры! – вспомнила Аня.

– Похоже, – согласился Максим.

– Думаешь, это и есть дневник Затрапезного?!

– Вряд ли.

– Но ведь записи зашифрованы, так? – настаивала Аня. – Может, Сергей Владимирович просто переписал дневник? Переписал и зашифровал, чтобы никто, кроме него и твоей мамы, не добрался до содержимого.

Максим в задумчивости отошёл к панорамному окну. Они жили в просторном трёхместном номере, фасадная стена которого была полностью стеклянной. Из неё открывался вид на озеро. Можно было рассмотреть, как на опрокинутом дереве лежит огромный варан, которого Аня поначалу приняла за крокодила.