Стопа бога

По коридору непрерывной вереницей тянулись торговцы попкорном и жареной кукурузой, слепые проповедники и просто блаженные индийцы, возвещавшие своё появление звоном десятка колокольчиков. Торговцев сменяли высокомерные сикхи с бородами, скрученными в жгут и заткнутыми под синие тюрбаны. Они в праздности прогуливались по вагону, что-то напевали и своим видом неприятно напоминали Сатунтара. Их Аня зарисовывать не стала.

Мороженщики разносили в вёдрах алюминиевые колбы, из которых, нанизав на прутик, вытягивали цветастые сардельки талого фруктового льда. Следом торопились штатные железнодорожные торговцы в коричневых костюмах. Они предлагали готовые обеды – от омлета без яиц и гамбургера без говядины до простых овощных смесей, при этом моторным голосом тараторили призывное: «Чай-чай-чай-ча-а-ай!» Аня удивлялась тому, что в Индии слово «чай» звучит совсем как в России, а потом окончательно развеселилась, увидев в коридоре двух высоченных мужчин, одетых в сари. С броским макияжем на рябых лицах, с браслетами на руках и ногах, они принимали по десять рупий, после чего дарили благословение – по меньшей мере, это выглядело именно так. Мужчины прикладывали раскрашенные хной руки ко лбам пассажиров и принимались бормотать что-то напевно-молитвенное, при этом двигались на удивление женственно, легко, словно не замечая тяжести своих больших тел. Люди обращались к ним охотно, вне зависимости от возраста и религий – индусы всех мастей и даже мусульманки в парандже; правда, последние предпочитали выставлять под благословение своих детей.

Аня была в восторге. Не сводила глаз с прекрасной парочки в сари и при первой возможности поздоровалась с ними улыбкой. Один из переодетых индийцев зашёл к ним в купе и сразу потянулся к Максиму. Не стоило этого делать. Аня сдавленно рассмеялась, услышав, с каким негодованием Макс вспылил, едва его коснулась раскрашенная мужская рука с разноцветными браслетами. От благословений он, разумеется, отказался. Аня же, напротив, свесившись с полки, приняла их с радостью и даже заплатила условленные десять рупий. Потом, правда, старательно прошлась по лбу гигиенической салфеткой.

Максим никак не прокомментировал произошедшее. Молча вернулся к записям отца. Его можно было понять. Он торопился прочитать их целиком. Утром передал Ане первую тетрадь, в которой открытый текст записал прямиком под буквами шифра и заодно расставил необходимые знаки препинания. Ключ «Города Солнца» сработал без затруднений. Неразгаданным осталось лишь число на корешке книги. Впрочем, Максим решил, что это порядковый номер в какой-нибудь домашней библиотеке, не более того.

Содержание тетрадей оказалось несколько не тем, на которое они рассчитывали. Надежды, что шифр скрывает переписанный дневник Затрапезного, не оправдались. Это больше походило на дневник самогó Шустова, точнее, на его письмо Екатерине Васильевне. Письмо сухое, почти деловое. Никаких приветствий, тёплых слов и сожалений, будто Сергей Владимирович адресовал его не жене, а старому коллеге. Максим в тетрадях вообще не упоминался.

Катя, ты проделала большой и сложный путь. Прости, я должен был убедиться, что ты готова. С того дня, как мы расстались, многое изменилось, прежде всего ты сама.

Невероятно! Все эти загадки, указывавшие одна на другую, не просто защищали тайну Шустова-старшего, они к тому же стали чем-то вроде испытания. Возможно, Сергей Владимирович и не представлял, до чего опасной будет отмеченная им тропа, не верил, что на ней прольётся столько крови. И все его указатели, от маски Ямараджи до фотографии с пика Адама, – не крик о помощи, не просьба довести до конца начатое им и по каким-то причинам не завершённое дело, нет. Шустов просто давал Екатерине Васильевне возможность присоединиться к его поискам, исследованиям или чем он там занимался. Но Екатерина Васильевна предпочла остаться с сыном. Аня поёжилась, представив, какой была бы жизнь Максима, если бы безумная mysterium tremendum поглотила и его маму тоже.