Он мог бы рассказать ей, что это другое, что ее брат и любимый — не сами ушли. Не выбрали спокойную жизнь с кем-то третьим. Их вырвали из мироздания. Их заставили не-жить и не-быть.
Он мог бы рассказать ей, как это бывает — когда под ногами уплывает земля. Когда пару минут назад ты еще верил, а в следующий миг — уже не можешь дышать. Когда понимаешь, без тебя ему лучше. Где-то там, далеко.
Не с тобой.
Он мог бы рассказать ей, как темны и одиноки все его ночи. Он мог бы, вот только зачем?
У каждого из них — свои безнадежность и горе.
— Мне жаль, что это случилось с тобой.
Она затягивается в последний раз и тушит о скамейку окурок. Баки закидывает рюкзак на плечо.
— Береги себя.
Да, но зачем?
— Непременно. Ты тоже.
Впереди — почти неделя пути. Впереди — Скалистые горы и домик. Убежище, которое он обустроил для них, когда получилось вырваться из лап Гидры, когда память кусками начала возвращаться. Был уверен, что Стиву понравится там. Вдалеке от мира, который совсем не похож на тот, в котором они оба жили. От мира, что слишком быстр и шум, слишком ярок и груб.
*
На третьи сутки у закусочной он встречает черного, облезлого пса. Тот не рычит, не скулит. Просто смотрит на него снизу вверх. Безнадежно.
— Что, лохматый, грустишь? Хочешь есть?
Пес не отказывается от котлеты из бургера и осторожно виляет хвостом. Когда Баки продолжает свой путь, тот семенит за ним в отдалении, с каждым часом подбираясь все ближе. Учится доверять.
Баки его не торопит — он помнит, что такое дается непросто.
В убежище они добираются на исходе пятого дня. Дорогу сильно засыпало снегом, да и у дверей намело, поэтому внутрь попадают не сразу. Замерзшие усталые оба. Кстати, пес уже отзывается на кличку Лохматый и временами снисходительно подставляет ухо для почесать.
Жизнь устаканивается вроде бы понемногу.
*
На исходе зимы он ставит на стол бутылку, на дне которой плещутся жалкие остатки его любимого виски. Рядом кладет пистолет. Закуривает сигарету. За ней следом — вторую.
Снег, возможно, последний перед приходом весны, густо сыплет снаружи с молочного неба.
Баки взводит курок и закрывает глаза. Холод металла упирается прямо в висок. Может быть, чувствует, как колотится-пульсирует венка.
“Я иду к тебе, Стив. Где бы ты ни был сейчас”.
Свежий снег на крыльце скрипит под чьим-то ботинком.
_____________________________
Зима подходила к концу, в финале разразившись самой сильной за десятилетие, как все вокруг говорили, метелью. Он не помнил даже имени, но знал, что должен поторопиться.
— Я не могу опоздать.
Он очнулся несколько месяцев назад на окраине небольшого городка где-то в Канзасе. Без документов и денег, с кашей смутных образов, не тянущих даже на обрывки воспоминаний. Он не пытался обращаться к врачам или искать о себе какие-то сведения. Слишком сильно зудело в подкорке, слишком настойчиво какая-то нить в прикрытой странным костюмом груди тянула на запад.
Он пробирался ночами по ответвлениям основных магистралей и второстепенным дорогам. На фермах брался за любую работу — платили едой, одеждой, деньгами, которых хватало на новую простую одежду и разные мелочи, необходимые в дальней дороге.
Он не помнил совсем ничего. Но когда по телевизору в одном из дешевых придорожных баров увидел Мстителей в новостях, что-то ударило в грудь, и он покачнулся, вцепившись пальцами в барную стойку.
— Впечатляют? Скажи, крутые ребята? Признаться, я долго считал, что все беды нашего мира — от них. А когда пять лет назад сгинула половина планеты, и вовсе… Но они все исправили и спровадили эту тварь. Теперь вроде как в мире гармония… — Словоохотливый бармен махнул рукой на экран, где репортер с микрофоном наперевес пытался угнаться за тоненькой блондинкой на шпильках и патлатым мужиком в пафосном красном плаще. Вот только очень быстро их обступила охрана кольцом.
И вот это — спасители мира? Окей. Наверное, миру виднее.
— Сам надолго у нас? Или проездом? Как тебя звать-то?
— Я — Джеймс. И у вас ненадолго. Переночую и, если для меня не найдется работы, уеду с утра.
Бармен присвистнул, возвращаясь к бокалам и тряпке.
— А ты не словоохотлив, я прав? Просидел тут четыре часа и ни звука. Я уж грешным делом решил, ты немой.
— Вовсе нет, — скупая улыбка. Сразу видно, что к ней не привык. Как к новым, неразношенным туфлям. — Просто у меня неотложное дело.
— Надеюсь, ты успеешь вовремя, Джеймс. Еще одну? За счет заведения.
— Спасибо.
Он не помнил даже имени, но через неделю после того, как себя осознал, увидел во сне человека с железной рукой и голубыми, как небо, глазами. Тот говорил ему, что всегда будет рядом. А после почему-то очень грустно смотрел сквозь него. Смотрел, но не видел.
У человека стоптанные ботинки и пистолет с обшарпанной рукояткой, джинсовая кепка и черная куртка с поднятым воротником. У него черный пес с обрубком-хвостом по кличке Лохматый и домик в Скалистых горах.