Сторно

– Господин офицер, по приказу господина кревского коменданта приводим в исполнение приговор. Эти преступники помогли бежать пленным из лагеря.

– Ти есть кито?

– Я местный староста, господин офицер, а это полицейские, присланные из лагеря. Своих-то у нас нет, никак не можем найти добровольцев.

– Гут. Кито винес приховор? Уше биль сут? Покхажи токхумент.

– Суда не было. Но, есть приказ господина коменданта…

– Казн бес сут и приховор ист упийств. Нет токхумент – ти ист упийц. Packen Sie alle! (Схватить их всех), – я махнул рукой своим штурмовикам, показав, что нужно связать.

– Яволь, – гаркнул Сажин, и бойцы в пару минут упаковали полицейских и бургомистра.

Я обратился к селянам:

– Ви ист тольжны дайт майн зольдат тфе пофоска унд лошат. Шнель! Бистро! Бистро!

Через четверть часа на опустевшую площадь мужики пригнали две запряжённые телеги. В одну погрузили связанных женщин и деда, в другую посадили связанных полицаев и старосту. Отдав приказ машинам двигаться вперёд и остановиться за селом на лесной опушке, я на Ганомаге вслед за телегами свернул на лесную просеку. Я не стал жалеть потерянного времени, понимая, что наверстаю его в два счёта. Сейчас намного важнее было восстановить высшую справедливость воздаяния за содеянное. Углубившись в лес метров на сто, я дал знак остановиться.

Бойцы вытащили пленных и полицаев из телег и встали с автоматами вокруг. Наступил момент выжечь скверну калёным железом.

– Так что, говоришь, они сделали … … …? – спросил я на чисто русском с перебором.

– Я-я-я н-н-не в-в-ин-новат. Мен-ня з-з-зас-ставили.

– Кто тебя мог заставить стать предателем и палачом? Ребята развяжите наших.

– Я-я-я н-н-не…

– Замолчи, тварь. А вы, товарищи, не бойтесь. Мы бойцы Красной Армии. Вы свободны, но возвращаться в село вам нельзя, там могут оставаться предатели и доносчики.

– Ой, товарищи, дорогие, – тихонько заголосила старшая женщина, – Ой-ё-ёй, мы уже и не чаяли-и-и. Родненькие мои-и-и.

Женщины помоложе оказались её дочерями, а дед – отцом. Времени было в обрез, поэтому я хотел побыстрее покончить с предателями и отпустить селян, но ситуация повернулась неожиданной стороной.

– Товарищ командир, – хрипло проговорил дед, – здесь неподалёку лагерь, близкий родич наш там оказался, ну, мы его и выручили. С ним ещё женщины и дети бежали, за то нас и схватили. Вот этот гад донёс, – он ткнул пальцем в старосту. – До войны ведь нормальным человеком казался, а недавно с крыши упал, думали, не выживет, а он очнулся сам не свой, как подменили. Совсем чужаком стал. И выражаться стал чудно, по-старорежимному, гад.

– Насчёт лагеря мы знаем, отец, туда и едем. Вот только подход к нему знать надобно, чтобы и охрану побить, и людей сохранить. Дело-то в общем нехитрое, но требует разведки и изучения местности, а времени-то у нас и нет.

– А, што её изучать, щас я вам всё досконально и обскажу.

Дед оказался бывшим солдатом, и в карте разобрался быстро. За десять минут всё разложил по полочкам и дал пару дельных советов. Я наносил отметки на карте, когда меня вдруг осенило.

– Отец, так ты говоришь, старосту будто подменили?

– Точно так.

– А, как его звать?

– Раньше звали его Сёмкой, а нынче он сам себя прозвал Афиногеном, прости господи, язык сломать можно.

Я подошёл к старосте, который уже немного очухался.

– Слышь, ты, иуда, быстро, не задумываясь, расскажи о себе. Быстро!!

– Г-господин офицер, – я честный человек, его голос сорвался на визг. – Не знаю, как здесь оказался. Я мастер маникюра учился у господина Пуэльри и…

– Работал в салоне мадам Жермен, и так и не дошёл до кареты генерал-губернатора Великого Князя Сергея Александровича, гадкий пидор.

– Но откуда… – прошептал он с ужасом, разглядел в моих глазах свой смертный приговор и его мочевой пузырь предательски расслабился.

Догадываюсь, кто, но не знаю зачем отправил этого подонка из небытия сюда и сейчас. Непонятно, почему преисподняя его исторгла. Я тоже попал сюда волею непонятных и могущественных сил, но мне хотя бы объяснили смысл моего воплощения. Да, я тоже не ангел и в последние дни убил немало людей, но людей вооружённых, и сделал это не по злому умыслу, трусости или страсти, а по священному праву защиты родины и своего народа от свирепого и безжалостного врага. Этот же негодяй переступил все мыслимые и немыслимые законы совести и человечности, обрекая на мучительную смерть мирных беззащитных людей. Я вполне допускал, что после воплощения его порочное и трусливое сознание в безумной панике разрушило душу прежнего владельца этого тела, а потом растерзало и дух. Мало ли на свете душевнобольных? Но ко всему прочему эта мёртвая душа подняла со дна своей сущности всю гадкую дрянь и стала творить страшное зло. А, значит, прощения этому человеку быть не могло.

– Ты и все твои подельники иуды земли русской. Стой и смотри, как по одному будут вешать предателей и палачей, и представляй, как верёвка затянется на твоей тощей шее, а тебе будет не хватать воздуха. Смотри, гад.