Сторона Германтов

И потом, талант — это не дополнительный придаток, который искусственно добавляют к разным другим достоинствам, способствующим успеху в обществе, получая в результате то, что у светских людей называется «совершенством». Талант — это естественное следствие определенного душевного склада, в котором обычно отсутствуют многие достоинства, а преобладает восприимчивость, причем другие ее проявления, которых мы не заметим в книге, могут весьма заметно давать о себе знать на протяжении всей жизни человека: это может быть любопытство к тому или другому, разные фантазии, желание поехать в какое-то место для собственного удовольствия, а вовсе не ради расширения, укрепления или просто поддержания светских связей. Я видел, как в Бальбеке г-жа де Вильпаризи укрывалась среди своих людей и не глядела на тех, кто сидел в вестибюле отеля. Но я чувствовал, что эта отрешенность — не от равнодушия, и слыхал, что не всегда маркиза так замыкалась в себе. Внезапно в ней вспыхивало желание познакомиться с каким-нибудь человеком, не имевшим ничего общего с теми, кого она у себя принимала, иногда просто потому, что он показался ей красивым, или она слышала, что он занятный, или ей почудилось, что он не такой, как все ее знакомые, которые принадлежали исключительно к самым сливкам Сен-Жерменского предместья и она их еще не ценила, воображая, что они никогда ее не бросят. А потом ей приходилось постоянно посылать приглашения человеку, которого она отличила, несмотря на его богемность или мелкобуржуазность, причем он даже не понимал, какую милость ему оказывают, а между тем упорство маркизы мало-помалу роняло ее в глазах снобов, привыкших судить о салоне не по тому, каких людей приглашает хозяйка, а скорее по тому, кого она отвергает. В молодости, бывало, г-жа де Вильпаризи, пресытившись ощущением принадлежности к цвету аристократии, развлекалась тем, что шокировала окружающих, сознательно вредила своему положению в свете, но, утратив это положение, она начала его ценить. Раньше ей хотелось показать герцогиням, что она выше их, потому что говорит и делает то, что они не смеют ни говорить, ни делать. Но теперь, когда никто из них, кроме ближайшей родни, больше к ней не ездил, ей казалось, что она как-то уменьшилась в росте, ей по-прежнему хотелось царить, но не благодаря остроумию, а по-другому. Ей хотелось привлечь всех дам, которых она раньше так старалась отвадить. Дело в том, что все мы в каждом нашем возрасте живем в замкнутом, присущем именно этому возрасту мире, и скрытность стариков мешает молодым узнать о прошлом и охватить взглядом весь жизненный цикл; и сколько женских жизней, впрочем, не слишком известных, делятся на совершенно разные периоды, из которых последний весь уходит на восстановление того, что они во втором так весело пустили на ветер! Пустили на ветер — но каким образом? Молодые люди себе этого не представляют, ведь перед глазами у них — старая и почтенная маркиза де Вильпаризи, откуда им знать, что нынешняя степенная дама, автор мемуаров, такая достойная в седом своем парике, была когда-то веселой прожигательницей жизни, которая, быть может, пленяла, быть может, разоряла мужчин, которые давно уже спят в могилах; впрочем, если она с искренней и настойчивой изобретательностью стремилась разрушить блестящее положение в свете, принадлежавшее ей по праву рождения, это отнюдь не значит, что даже в те давние годы г-жа де Вильпаризи не ценила это положение весьма высоко. Так неврастеник с утра до вечера плетет для себя паутину одиночества и бездействия, хотя сам же тяготится ими, и торопливо добавляет все новые ячейки к опутавшей его по рукам и ногам сети, но очень может быть, что мечтает он тем временем о балах, охотах и путешествиях. Мы постоянно трудимся, придавая форму нашей жизни, но при этом невольно, словно копируя рисунок, воспроизводим черты самих себя, а не того человека, которым нам было бы приятно быть. Презрительные приветствия г-жи Леруа в каком-то смысле соответствовали истинной натуре г-жи де Вильпаризи, но совершенно не отвечали ее желаниям.