Перед войной здесь же была организована так называемая «шарашка» — Особое конструкторское бюро, в котором осужденные специалисты создавали знаменитые самоходки СУ-152. Часть сотрудников и многие заключенные «Крестов» умерли от истощения в блокаду.
Но даже в недавние времена, в нашем новом демократическом обществе, бытовые условия содержания арестантов оставались по-настоящему бесчеловечными. Число обитателей следственного изолятора доходило порой до 12 тысяч, а в камерах размером восемь — десять квадратных метров долгими месяцами держали до 20 человек. Подавляющее большинство из них теперь сидели за наркотики, поэтому туберкулез и СПИД выявлялись у этого контингента достаточно часто.
Конечно, с тех пор, как почти четверть века назад Владимир Александрович Виноградов в первый раз попал сюда в качестве адвоката, очень многое изменилось. Стало лучше и проще с питанием, с гигиеной, с перенаселенностью камер. В тюремной церкви на свои места установили иконостас и престол, а купола храма вновь обрели утраченные при большевиках кресты, но в любом случае назвать нормальными условия содержания обитателей следственного изолятора значило погрешить против истины. И это было настолько очевидно, что примерно лет десять назад в программу Федеральной службы исполнения наказаний включили проект переноса тюрьмы на окраину города, в Колпино.
Адвокат Виноградов читал в средствах массовой информации, что суровое здание старых «Крестов» после переселения собираются переделать не то под гостиницу, не то под развлекательный центр. Но поверить в это ему никак не удавалось. Да, вполне возможно, когда-нибудь из этих камер, галерей и коридоров окончательно уйдет запах тюремной баланды. Но останутся старые стены, до последнего темного кирпича, навсегда пропитавшиеся унижением, ненавистью и болью.
Первоначально переезд в новый тюремный комплекс на 4000 человек со спортивными залами, банно-прачечным комбинатом и медицинскими пунктами, а также двумя жилыми домами для сотрудников планировали осуществить в 2015 году. На каждого заключенного приходилось бы в нем не меньше семи квадратных метров, но до этого, кажется, было еще далеко[22]
. А пока адвокаты, как прежде, ходили на Арсенальную набережную, привычно рассаживались по следственным кабинетам и коротали время в ожидании вывода «своего» подзащитного…Владимир Александрович надел очки, без которых давно уже не обходился, и открыл очередной номер «Вестника адвокатской палаты». Обнаруженный в архивах протокол, который опубликовали на этот раз, был исполнен от руки и в старой орфографии, однако Виноградов уже приспособился читать такие документы:
«…1921 года июля 8 дня судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде Н. А. Соколов в г. Париже (во Франции) допрашивал в качестве свидетеля нижепоименованного с соблюдением 443 ст. уст. угол. судопр., и он показал:
Павел Николаевич Переверзев, 49 лет, православный, присяжный поверенный округа Петроградской судебной палаты, в настоящее время проживаю в Тунисе.
После февральской революции, приблизительно с 11 марта 1917 года, я был прокурором Петроградской судебной палаты. 5 мая я был назначен министром юстиции, в каковой должности я пребывал до 5 июля. На Ваши вопросы по настоящему делу я могу показать следующее. Как министр юстиции, я был в курсе работ той Чрезвычайной комиссии, которая под председательством Муравьева обследовала деятельность министров и других высших лиц старого режима до февральского переворота. Мне было известно, что эта же комиссия выясняла и роль Государя и Государыни и лиц, близких к Ним. Я удостоверяю, что Муравьев несколько раз имел у меня доклады по вопросу о „вине“ Царя. Муравьев находил Его вину единственно в том, что Он по докладам Щегловитова иногда прекращал разные дела, на что Он не имел права даже по той конституции, которая существовала в России до революции, так как это право не принадлежит монарху даже самодержавному, имеющему право лишь помилования, но не прекращения дел. Большей Его вины не было обнаружено (по крайней мере, в бытность мою министром юстиции) и о Его виновности в „измене“ России в смысле готовности заключить сепаратный мир с Германией ни разу не было речи. Я и сам в этом убежден совершенно и по сущей совести удостоверяю это обстоятельство.