Сторонний взгляд (ЛП)

Он жестом приглашает нас войти, и хотя Люк широкими шагами беззаботно проходит через открытую дверь, я сдерживаюсь, мои глаза обшаривают каждую тень, выискивая западню. Дом, в который мы заходим, огромный и пустынный, двери начинают захлопываться позади нас, отделяя нас от водителя и автомобиля. Я ожидаю засаду, но ничего не происходит, тут только я, Люк и Джеймс. Когда двери плотно закрыты, Джеймс начинает говорить. Он делит своё внимание между нами двумя, но я пока всё ещё осторожен, Люк, как кажется, зависает над каждым его словом. Если бы Джеймс был женщиной, я бы поклялся, что Люк утянул бы его в свою темницу. Но, опять же, Люк не флиртует или подлизываются, женщины в темнице специально подобраны, поскольку они осознают, что он хочет от них, а не потому, что он заранее их очаровывал и снимал с них трусики. Итак, видеть его восхищение Джеймсом — тревожно, в моей голове тревожно воют сирены.

— Я подумал, что мы начнём с моего дара тебе, Генри, — произносит Джеймс, когда движется к двери справа от нас, ожидая, что я пойду впереди. Когда я остаюсь на месте, широко расставив ноги и атакующе вскинув руки, он хихикает с сожалением. — Ладно, я это предполагал, ожидаемо, что будет трудно завоевать твоё расположение, — он шагает к двери, широко её распахивая, и щелкает выключателем внутри комнаты. Приглушенные стоны вырываются оттуда, и мой интерес достигает максимума, мой Дьявол навострил уши и облизывает губы от ожидания, но я остаюсь неподвижным.

Люк бросает косой взгляд на меня. Его рот сжимается в тонкую линию, когда он проходит мимо меня и заходит в другую комнату. Джеймс остается снаружи, терпеливо ожидая меня, пока я приближусь к пункту программы, который служит только для того, чтобы ещё больше раздражать меня, пока он, в конечном итоге, не получает моё сообщение и отворачивается, следуя за Люком, исчезая в приглушенно освещенном пространстве.

— Грим, прекрати играть в игры и заходи, нахер, сюда, или я воспользуюсь своим пистолетом и испорчу тебе забаву, — зовёт Люк, скука звучит в каждом его слове.

Мои руки подергиваются, мой Дьявол ревёт внутри, требуя свободы. Он чует гнев, смешанный со страхом, что струится через эту открытую дверь, и прежде, чем я понимаю, что мои ноги двигаются, я уже там, стою в дверном проёме, поглощая открывающийся вид передо мной.

Люк опирается о дальнюю стену, не спуская глаз с Джеймса, который стоит перед сидящим на обычном металлическом барном табурете мужчиной.

Ну, в общем, это не потому что он желает добровольно сидеть на месте, а потому что он к нему привязан. Его тело согнуто пополам, его туловище вровень с его бёдрами и обе его руки сильно привязаны к ногам, которые в свою очередь привязаны к табурету. Положение неудобное, табурет неравномерно сбалансирован, и любое малейшее движение приведёт к его падению. Существует стимул для него, чтобы не упасть, поскольку табурет, на котором он сидит, стоит на толстой, но узкой деревянной доске, которая перекинута над большим контейнером, глубиной примерно в три фута (прим.: около 1 м) и заполненного водой. Если мужчина пошевелится слишком сильно, он, скорей всего, зашатается и упадёт вместе с табуретом туда, и тогда неизбежно утонет.

Умно. Чертовски, бл*дь, умно. И мне интересно, как долго Джеймс держал его раскачивающимся здесь.

Я подхожу к краю заполненного водой контейнера, и мужчина с кляпом во рту совершает едва уловимое движение, чтобы посмотреть на меня. Его глаза горят от гнева, впиваясь в меня взглядом наполненным обещанием неприкрытой угрозы: «Я собираюсь, нахер, убить, тебя, когда выберусь отсюда». Ага, как же, приятель. Я улыбаюсь, обнажая зубы, и чувствую, как моё травмированное лицо морщиться от этого движения.

Форд Кеннеди — это дар мне в подарочной упаковке. Чего не хватает, чтобы сделать этот подарок идеальным, так разве что большого красного банта.

— Он весь твой, — улыбается Джеймс из-за Кеннеди, зарабатывая приглушенное рычание от связанного мужчины. — Просто позволь мне рассказать тебе немного о Кеннеди, прежде чем ты начнёшь.

Связанный мужнина рычит более мощно, его тело двигается, слегка раскачивая табурет на четырех ножках. Звуки затихают, но его пристальный взгляд остаётся зафиксированным на мне, и я подмигиваю ему.

— Кеннеди… — продолжает Джеймс, даря привязанному человеку похлопывание по заднице, пока представляет его, раскачивая табурет в процессе, — …был Королём примерно десять лет. И это время он лично убил больше двух сотен мальчиков, поскольку у него не было согласных взрослых мужчин, только маленькие мальчики, не имеющие возможности протестовать. Да, всё правильно. Он отрезал им языки, прежде чем затрахать до смерти, буквально.

Руки выкручивает от испытываемого мной зуда утопить ублюдка. Нет, это будет слишком легко. Я сначала сдеру шкуру с подонка, а затем утоплю.