Сторож брату моему

– Да, я видела, конечно… Все равно, не представляю. Мне кажется, там нехорошо. У нас тут лучше. Не надо на Землю. Надо, чтобы тут, у нас, ребятам разрешили придумывать, что они хотят, а нам – иметь столько детей, сколько нужно каждой, чтобы она была счастлива. И не надо никуда ехать. Я не хочу на Землю.

– А как же я?

Анна нахмурилась.

– Ты? Ну, если захочешь, ты сможешь остаться здесь…

– С тобой?

Но это в последние дни стало запретным направлением.

– Я сама не знаю. Не надо об этом.

– Нет, давай выясним до конца… Ты меня не любишь?

– Знаешь, что-то произошло, пока тебя не было… Нет, не хочу говорить.

– Тогда, может, мне лучше совсем уйти?

Я говорил это, словно действительно мог уйти – сесть на поезд и уехать куда-то; но здесь не было поездов, и никуда я не мог уехать – от корабля, от товарищей, от нее…

– Нет! Мне с тобой хорошо.

– Тогда почему же…

– Мне хорошо так, как есть. Не хочу, чтобы было иначе.

– Так не может продолжаться долго.

– Ах, не знаю, я прошу – не надо об этом. Мне самой непонятно. Но если ты думаешь, что тебе надо уйти, – уходи. Мне будет горько, но – уходи…

Тут я умолк, потому что для продолжения разговора следовало бы сказать: да, уйду. Сейчас возьму и уйду. И больше мы с тобой никогда не увидимся. Но уйти было некуда.

– Пойдем в лес?

– Пойдем…

– В ту сторону мы еще не ходили.

– Пойдем в ту сторону.

Мы прошли метров триста и остановились.

– Не надо!

– Слушай…

– Ну, не надо. Я обижусь.

– Но ведь раньше…

– А теперь нельзя. – И она отступила.

Я уныло сел на толстый, гниющий на земле ствол, Анна стояла вблизи, обрывая иглы со сломанной ветки. Потом подошла и села – не совсем рядом, но близко.

– Ты обиделся?

– Нет, – сказал я, и это было правдой. – Разве я могу на тебя обижаться?

– Расскажи что-нибудь.

– Что?

– Ты ведь обещал о многом рассказать мне. Обо всем, чего я не знаю.

– М-да… О чем же?

– Ну, например, как ты жил на Земле.

– Могу, конечно. Только, видишь ли, как я жил – одно, а как там живут сейчас – другое, совсем другое… Что тебя больше интересует?

– Что ты делал на Земле? Пахал? Строил? Мастерил вещи? Или, может быть, рисовал картины? Писал стихи?

– Стихи я, конечно, писал – в молодости… Многие пишут стихи в молодости, потом бросают. Ну, если говорить о последних годах, то я тренировался вместе с товарищами, готовился к полету.

– А раньше?

– Раньше… Раньше я занимался многими вещами. Пытался найти самого себя. Но, видишь ли, я, видно, из тех людей, что могут найти самого себя только через другого человека, только отражаясь в другом.

– Разве можно столько лет искать самого себя? Какая от этого польза другим людям?

– Не знаю… Наверное, какая-то польза есть. Но, конечно, я все время что-то делал.

– Скажи, а то, что вы хотите сделать с нами…

– Увезти вас отсюда?

– Ну да, пусть это называется так… Что это дает тебе?

– Не понял…

– Ну, вот именно тебе… Ты нас так любишь? Или то, что мир может погибнуть, неприятно тебе? Или еще что-то? Вот подумай: если мы все-таки погибнем, ты все равно будешь жить, да?

Я ответил не сразу. Буду ли жить? Да, наверное…

Это, конечно, будет неудачей, горем, но расхочется ли мне тогда жить?

– Наверное, – сказал я как можно легкомысленнее. – Здоровье у меня хоть куда… Но к чему сомнения? Мы спасем вас.

– И если спасете, то будешь считать, что сделал главное? То, ради чего стоило жить?

– Наверное, – сказал я.

– Значит, вы спасаете нас ради себя?

– Господи, да какая разница? Мы прилетели, чтобы помочь вам…

– Да-да. Мне просто интересно, для кого вы это делаете: для себя или для нас. Для себя?

– Ну, – сказал я, – всякое дело, которое делает человек, он делает прежде всего ради себя. Делает, потому что иначе не может. А если и может, то не хочет. Он ведь выполняет свою волю, свое желание. Для себя – и для других. А чего тебе хотелось бы?

– Мне хотелось бы, чтобы делали ради нас. Чтобы делали даже в том случае, если вам потом станет не лучше, а хуже. Чтобы была боль. Потому что тогда мы остались бы связанными надолго. Вот вы привезете нас на Землю или еще куда-нибудь… Вы ведь не останетесь с нами, снова приметесь за свои дела и будете считать, что сделали для нас все, что должны были. А мы…

– Вас не бросят. Будут люди, которые помогут вам…

– А ты?

– А я возьму тебя, и мы уедем куда-нибудь на несколько месяцев, на полгода… Уедем отдыхать, уедем жить.

– Ладно, – поднялась она. – Вернемся.

– Я так и не понял, что ты хотела узнать.

– Я и сама не понимаю, Уль. Наверное, я спрашивала не то, что нужно. В самом деле, чего мне еще? Ты меня любишь…

Она сказала это не тоном вопроса, а легко, просто, как тривиальную истину. Она была уверена – и не зря, потому что так оно и было.

– Ты меня любишь, и с тобой, наверное, было бы хорошо…

– Почему – «было бы»?

– Знаешь, наверное, потом я буду жалеть, что не согласилась.

Тут я поспешно заявил:

– Погоди, погоди! Не время сейчас ни соглашаться, ни отказываться. Еще подумай. Я пока не задавал тебе этого вопроса. Так что не надо и отвечать на него. Вот когда я прямо спрошу: да или нет? – тогда ответишь. А пока не надо…