Сторож брату моему

На лице Питека застыла бессознательная улыбка. С тех пор, как он помнил себя, он уважал силу. Сильный побеждал. Сильный жил. Слабый умирал. Сильный был опорой племени. Слабый – бременем. Племя стояло за спиной Питека, племя из десяти человек, маленькое, но могучее племя. И ради него Питек был готов убивать.

Уве-Йорген усмехнулся уголком рта.

Он был воином. И в глубине души продолжал верить, что война – это то место и то время, когда ярче всего проявляются лучшие человеческие качества: храбрость, решительность, воля.

В той массе, что надвигалась на него, он не видел отдельных людей. Их там не было. Была масса, называемая «противник». Была цель, по которой следовало вести огонь.

Он ждал, пока противник не сблизится на дистанцию действенного огня. Ему никогда не приходилось воевать в пешем строю, но Уве-Йорген был разносторонне образованным воином и представлял себе возможность оружия, которое уверенно сжимали его руки.

Потом он скомандовал:

– Вперед – марш!

Они двинулись вперед.

– Огонь!

И ударили выстрелы.

Люди падали, крича от ужаса. Ржали, взвиваясь, лошади. Валились телеги.

– Это же наши, наши! Что они делают! Монах, что они делают!..

Монах не ответил. Он оседал, прижимая ладонь к животу. Сквозь пальцы сочилась кровь.

Капитан опустился рядом с ним. Лицо его перекосилось. Он схватил выпавший из рук Монаха автомат. Прицелился. Нажал спуск.

– Черт, и у них автоматы!

– Уве, это могут быть только наши!

– Не обязательно. Впрочем… отставить огонь!

Что-то звякнуло сзади, Питек оглянулся.

– Катер… – грустно проговорил он.

Впереди клубилась пыль. Толпа отступала, оставляя на дороге тела. Один человек стоял неподвижно, опустив руку с автоматом, и девушка бежала к нему. Уве-Йорген узнал их.

– Монах… – пробормотал Уве-Йорген. – Никодим…

Капитан смотрел в сторону, судорожно глотая. Анна плакала, Питек хмурился. Георгий склонился над раненым. Кровь стекала, капли ее закутывались в теплую оболочку пыли.

Монах глубоко, с трудом, вздохнул.

– Ныне отпущаеши… – тихо проговорил он. – Капитан, возьми в кармане… Тут есть интересное. Очень важно. А ты, Рыцарь, нагнись… Слышишь, Уве-Йорген?

Уве наклонился к Никодиму.

– Рыцарь, где брат твой, Авель?

Уве-Йорген резко выпрямился. Монах слабо улыбнулся.

– Вы, поздние, этого не знаете… Отвечай: «Разве я сторож брату моему?..».

Георгий, подняв глаза, покачал головой.

– Что будем делать, капитан? – спросил Уве-Йорген.

– Ты спрашиваешь это сейчас? Почему ты не спросил раньше?

Уве-Йорген нахмурился.

– Раньше мне все было ясно и так.

– Рыцарь… Узнаю тебя, Рыцарь. Узнаю вас… Милые парни, вы стояли и расстреливали безоружных от бедра… даже не целясь… И хотя бы ты окликнул нас сначала, Рыцарь!

– Погоди, капитан. Понимаю, что думаешь ты. Но обстановка требовала этого. Они шли на столицу. А мы только что договорились с властями. Только что. Если бы в столице началась заваруха, все наши переговоры полетели бы к чертям. Тут хочешь – не хочешь надо было стрелять…

– А ты не хотел, правда? Ты очень не хотел? И ты сначала попросил нас повернуть назад? И объяснил, почему не надо сейчас идти на столицу? И, увидев среди них нас с Монахом, попросил нас отговорить всех тех, кто двинулся на город? Ты очень просил? И лишь когда мы не согласились, ты, превозмогая себя, начал стрелять? Да? Я правильно восстановил события?

Уве-Йорген холодно взглянул на Ульдемира.

– Я не дипломат, капитан. Я солдат. И я говорил на том языке, на котором меня учили изъясняться.

– Да-да, тебя замечательно научили… Скажи только: зачем ты попал в будущее, Уве-Йорген? Почему ты не остался лежать там, где тебя сбили?

– Почему? – сказал Рыцарь, усмехнувшись. – Ты думаешь, капитан, что будущее – только для вас? Что нам нечего в нем делать? Но будущее делает свой выбор не по нашему, а по своему желанию. И вот мы с тобой оказались здесь оба. И послушай, капитан, в чем же разница? Я стрелял; а ты? Что на твоих пальцах: маникюрный лак? Не лак, не так ли? Почему же ты стоишь в позе прокурора?

– Я стрелял в вас, потому что бывают положения, когда надо или стрелять, или оказаться подлецом. А ты?

– И для меня дело обстояло точно так же. Я получил приказ; а для меня невыполнение приказа – подлость. Я тоже должен был или стрелять, или посчитать себя подлецом. Милый капитан, в чем же все-таки разница?

– В том, что мы с тобой понимаем по-разному, что такое – подлость, и что – нет.

– А стоит ли из-за этого спорить?

– Стоит, пилот.

– А я считаю – нет. Потому что мы оба прилетели сюда, мы и другие люди – еще целых шесть человек. Все разные. И что же – мы привезли тем, кто населяет эту планету, разные судьбы? Нет, мы принесли им одно и то же – потому что мы – одно и можем все вместе принести только одно, что-то одно. И что бы мы ни делали в прошлом, здесь, в будущем, мы делаем одно и то же. И с этим ты, капитан, ничего не можешь поделать.