Сторож брату моему

Может быть, и можно было, но я просто не успел. Женщина глубоко вздохнула, повернулась ко мне и открыла глаза. Она увидела меня, и я увидел ее. Увидел и сказал:

– Наника?

– Наника! – сказал я. – Это ты?

Я мог бы и не спрашивать. Потому что совершенно ясно видел, что это была она. Если бы у нее была, допустим, сестра-близнец, я бы не спутал их, я уверен. Но здесь была она сама, и никто другой.

Она находилась еще где-то во сне и медленно возвращалась оттуда. Глаза ее смотрели на меня, но сначала не видели. И вот увидели, я понял: она тихо вскрикнула и закрылась одеялом.

– Не бойся, – сказал я. – Это ведь я. Ты забыла? Просто я.

– Кто ты? – боязливо спросила она.

Голос был тоже ее, Наники; хотя, конечно, кто может поручиться за то, что память через столько лет проносит образы и звуки неискаженными? Во всяком случае, память не дала мне никаких оснований сказать» что это – не ее голос.

– Я – Уль…

– Кто ты? Откуда? – Голос ее окреп, она огляделась. – Зачем ты тут? За мной?

– Да, – сказал я. – Конечно, за тобой. Далеко же мне пришлось забраться, чтобы наконец снова найти тебя!

– Тебя послали они?

Я пожал плечами:

– Кто «они», Нани?

Она моргнула.

– Я не Нани… Наверное, ты ищешь другую, не меня.

– Нет, – сказал я. – Других не было. А если и было что-то, не стоит вспоминать. И потом, разве я был виноват в том, что случилось? Но знаешь, давай поговорим об этом в другой раз.

Она смотрела на меня и, кажется, ничего не понимала. Она все еще полулежала, закрываясь одеялом.

– Одевайся, – сказал я. – Я отвернусь.

– Ты не мог бы выйти? – спросила она. – Я не убегу.

Я подумал.

– Нет, – ответил я потом. – А вдруг убежишь? Или опять выкинешь что-нибудь такое, как в тот раз? После таких вещей трудно остаться в живых. Очень трудно. Я не выйду. Просто отвернусь. Одевайся.

Я и вправду отвернулся и подошел к окну. Оно выходило в сторону улицы, и там, по ту сторону забора, должен был стоять Шувалов. Однако его не было. Не дождался, подумал я. Ушел бродить по городу, неугомонный старик… Я подумал об этом равнодушно, потому что сейчас это не имело ровно никакого значения.

В эти минуты мне было все равно. Совершенно не играло речи, что мы находились близ звезды, которую в любой момент могло разнести, как котел с неисправным предохранительным клапаном, как ядерный реактор, вышедший из-под контроля; ничего не значило то, что миллиардам людей на Земле и во всей Солнечной системе и всем людям на этой планете, сколько бы их тут ни было, угрожала смертельная опасность; пустяком было – что мой товарищ куда-то исчез – может быть, вернулся к катеру, а то взял и провалился в колодец или мало ли куда, – все это не стоило больше ни копейки. Потому что рядом была она.

В мои годы уже не питаешь иллюзий ни относительно себя самого, ни насчет мужского пола вообще; говорят, это заложено в нас изначально – может быть, не стану спорить. Кола Брюньон недаром говорил, что если бы он искал свою любимую на невольничьем рынке, где выставленные на продажу девушки не прикрыты ничем, кроме разве что собственных волос, то стремление найти ее не помешало бы ему мимоходом поглазеть и на остальных; он не отказал бы себе в этом удовольствии. Таковы мы; но если вам повезло, и на роду вам написана такая любовь, что всех остальных для вас просто не существует, а только она, она одна – то небо может рушиться, а солнце – гаснуть или взрываться, как ему больше нравится, но пока эта женщина рядом с вами, мир для вас не погибнет. Вот такое было у меня – и что мне сейчас оставалось, как не забыть сию же минуту обо всем, что не имело прямого отношения к ней?

– Я готова, – сказала она за моей спиной.

Я обернулся.

Нет, как бы ее ни звали, это все же была она. Наряд ее, правда, показался мне несколько странным – для моего времени он был, пожалуй, чересчур смелым, а для эпохи Шувалова старомодным, но это была она – и все тут.

– Ну, здравствуй! – сказал я, шагнул к ней, обнял ее и поцеловал, как можно поцеловать девушку после разлуку в каких-нибудь две тысячи лет.

Она не отвернулась, но губы ее были холодны и неподвижны.

И только тут я наконец пришел в себя.

– Сядь, – сказал я.

Что-то промелькнуло в ее глазах, она подошла к дивану и села.

Я сделал несколько шагов по комнате – туда и сюда. Она не следила за мной – глядела куда-то в потолок, глядела отчужденно. Я маршировал перед ней, как на параде, и пытался хоть что-то понять.

Это была Наника. Ее рост, ее фигура, ее длинные, тяжелые рыжеватые волосы, ее карие глазищи, маленький рот с чуть припухлыми губами. Чуть обозначенные скулы, нос – все было настолько ее, что тут не могло возникнуть ни малейших сомнений.

Но ни малейших сомнений не могло возникнуть и в том, что это не была, не могла быть она.

Разве что сбываются сказки о вечной жизни, и рай на самом деле находится на расстоянии двух тысяч лет от нашего времени, и всегда будет находиться на этой дистанции, постоянно убегая от нас?

Но мне сейчас было не до таких рассуждении.