Сторож брату моему

– Ладно, – сказал я им. – Нет смысла говорить о том, чего не хватает, – о луках, стрелах, времени… Задача перед нами огромная, и в нормальных условиях она была бы по плечу лишь классным дипломатам, а не нам. Но мы должны с нею справиться. Должны – и этим все сказано.

– А если ничего не выйдет? – негромко спросил Уве-Йорген.

– Выйдет, – упрямо сказал я.

– Не грешите и в помыслах, – посоветовал Иеромонах.

– Значит, расстановка будет такой, – продолжал я, потому что за время разговора успел уже кое-что продумать. – Сейчас мы все, кроме тех, кто останется нести вахту на корабле, отправляемся на планету. Туда, где меня ждут ребята. Там разделимся. Я направлюсь к тем, что укрываются в лесах (я решил, что туда надо уйти именно мне: Питек был не уверен в своих возможностях, а Рыцарь и Георгий были уж чересчур воинственно настроены). Питек и Георгий попытаются установить связь с Шуваловым, потому что они самые ловкие, выносливые и к тому же следопыты. Уве-Йорген, твою задачу мы определим там, внизу. Вероятнее всего, ты будешь в резерве. – Уж очень не хотелось мне оставлять его на корабле. – Ты, Гибкая Рука…

– Он пусть останется на вахте, – сказал Уве-Йорген.

– Хорошо, – согласился я. – Ну и, естественно, доктор Аверов-не покинет своих приборов.

Аверов кивнул. Умолкнув в начале разговора, он больше не принимал участия в совещаний.

– Связь с кораблем: ежедневно в восемнадцать часов, в шесть часов и двенадцать часов по нашему времени, а сверх того – по мере надобности. Предупреждаю: со связью могут быть помехи, внизу увидите сами.

– Ясно, – ответил за всех Рыцарь.

– У меня все, – сказал я.

– Когда вылет? – спросил пилот.

– Сколько вам нужно времени, чтобы собраться?

– Чтобы собраться – немного. Но я подумал вот о чем: перед тем, как покинуть корабль, ребята могли бы провести полчаса в Садах памяти. Зарядить аккумуляторы, так сказать.

Я не нашел в этом ничего плохого.

– Добро, – согласился я. – Все?

– Да.

– Все свободны, – объявил я.

Я так и думал, что Рыцарь задержится. И он остался.

– Капитан… – сказал он негромко, подойдя ко мне вплотную.

– Я слушаю.

– Ты и на самом деле совершенно уверен…

Я взглядом показал, что понял его.

– Совершенно? – переспросил я. – Полной уверенности, ты знаешь, не бывает. Но не представляю, как мы можем допустить, что не сделаем этого.

– Ну, хотя бы такой вариант: мы сейчас летим на планету, в воздухе происходит катастрофа – и на поверхность мы прибываем уже в виде обломков и обрывков. Теоретически допустимо?

– Теоретически… да.

– А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?

– Не хочу, – сказал я.

– Значит, страховка нужна?

Я знал, что он имеет в виду. И на этот раз был с ним согласен. Нет, в этом не было никакого противоречия. Нельзя было обсуждать возможность неудачи перед всем экипажем: когда люди готовятся выполнить тяжелую задачу, они не должны допускать и мысли о возможном невезении. Надо настроиться на игру, как говорили в мои времена. Но в себе я был достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался человеком долга, и я считал, что на него можно положиться.

– Хорошо, – сказал я. – Какую страховку ты предлагаешь?

– Я объясню. В тот момент, когда наблюдения покажут, что вспышка становится все более вероятной, надо, чтобы корабль все же выполнил свою задачу – независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?

– Да. Если только будет уверенность, что положение действительно безвыходное.

– Это установит Аверов. Ты согласен?

– Кто же, кроме него? Но на остальное он не решится.

– Поэтому я и хотел, чтобы Рука остался на борту. Ты веришь ему?

– Я всем верю, – сказал я, и это была, в общем, правда.

– Сейчас они в Садах памяти. Через полчаса встретимся у Руки. Согласен?

Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть инициативой. Но не было причин осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость. «» – Через сорок минут, Рыцарь, – поправил я, глянув на часы.

Он кивнул:

– Я могу идти?

– Уве…

– Ульдемир?

– Почему ты не спросишь больше ничего о той девушке?

Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней – с кем угодно.

Он покачал головой:

– У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу – великая вещь, дорогой Ульдемир.

Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские – и в чем-то враждебные. Часто мы в своих схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше – пока, во всяком случае. И, пожалуй, без этого нам было бы труднее.

– Разве службу кто-нибудь понимает? – улыбнулся я.

– Гм, – сказал Уве-Йорген.

– Прости, Рыцарь. Строй – святое место, не так ли?

– Именно.

– Значит, через… тридцать пять минут, – сказал я, выходя.