Сторож брату моему

Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване – она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее – не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад в этой самой каюте что-то непоправимое, потому что для всякого действия есть свое время, мы только не всегда верно угадываем его – или неверно вычисляем… Я просто смотрел, и мне было хорошо, как только может быть хорошо человеку. Тут, как и в спасении людей, нельзя было настраивать себя на возможность неудачи. Только хорошо, только хорошо могло быть, и никак не могло быть плохо.

Так просидел я полчаса. Потом встал и вышел, стараясь ступать неслышно. «Такова жизнь, – думал я, шагая по палубам тихого корабля. – Она началась еще до того, как я родился, такая жизнь, и вот продолжается сейчас, через тысячелетия. Дела, дела – и любовь в антрактах. Перерыв на обед. Перерыв на любовь… Когда-то все дела делались в перерывах любви. И, наверное, это было лучше.

Но слишком серьезные дела у нас сейчас – жизнь и смерть. И если бы еще только наша… Но ты больше не уйдешь, Анна, милая, у нас теперь все будет пополам – и жизнь, и смерть. Любая половинка этого, а больше нечего предложить тебе».

– Значит, вот в чем дело, Рука… Корабль, как ты знаешь, изготовлен к походу. Установка доктора Аверова заряжена, автоматика все время держит звезду в прицеле. Доктор Аверов неотрывно следит за тем, как ведет себя звезда.

– Кто из нас инженер, Ульдемир, – спросил Рука, – и кто из нас лучше разбирается во всем этом? Может быть, ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о принципе действия и устройстве установки доктора Аверова?

Уве-Йорген, что сидел рядом, чуть улыбнулся. Я нахмурился: со мной разговаривал инженер Гибкая Рука, а мне инженер сейчас не был нужен. Мне нужен был индеец.

– Рука, – сказал Уве-Йорген негромко. – А что ты видел в Садах памяти?

– О, – сказал Рука и помолчал, опустив веки. – Я видел многое. Моих вождей и моих детей. И разговаривал с ними. Я был на охоте, и стрелы мои попали в цель. – Он снова помолчал. – И потом я снова стоял на тропе войны. Как в тот день, когда меня забрали сюда. Я стоял, стрела летела в меня из засады, и я знал, что она попадет, знал еще за полсекунды до того, как тот спустил тетиву… – Теперь в его голосе, негромком и монотонном, чувствовалась ярость, и я воспользовался этим.

– Слушай. Если звезда будет спокойна, тебе ничего не придется делать – только поддерживать связь с нами. Если же она станет опасной…

– Как я узнаю это?

– Если даже доктор захочет скрыть, то все равно узнаешь это по его лицу.

– Да, – согласился Рука с оттенком презрения в голосе.

– Так вот, как только ты поймешь, что звезда стала опасной, ты погасишь ее. Включишь установку. Но не сразу. Сначала выведешь корабль с орбиты – для этого тебе придется только включить автомат…

– Я знаю это. Не трать лишних слов.

– И на расстоянии миллиона километров от звезды включишь.

– Это даже если никого из вас не будет на корабле?

– Именно в том случае. Потом вернешься к планете, ляжешь на орбиту. Если мы не подадим никаких сигналов…

– Сколько времени мне ждать сигналов?

– Ну, двое, трое суток: раз уж мы будем молчать, то замолчим накрепко… Тогда отправляйся на Землю.

– Я не пилот; мне не довести корабль до Земли. Я знаю, чего это стоит. Может быть, Рыцарь останется вместо меня?

– Рыцарь понадобится на планете. Что ж, Рука; если ты не доведешь машину до Земли, значит… не доведешь.

– Я понял тебя.

– Тебе не страшно?

– Если бы ты жил среди нас, – сказал он, – ты не стал бы спрашивать.

– Ну, извини, я не жил среди вас, а у нас в таких случаях было принято спрашивать.

– Нет. Руке не страшно.

– Ну, вот и все. Что ж, Уве-Йорген, если у тебя нечего добавить, будем собираться и мы.

– Нет, – сказал Рыцарь. – Пока нечего.

Анна гнала глубоким сном, но проснулся сразу же, как только я дотронулся до ее плеча.

Она, видно, и во сне была напряжена – вскрикнула и сразу же села на диване. Несколько секунд приходила в себя, потом нерешительно улыбнулась.

– А… вспомнила.

Я сел рядом, обнял ее, положил ладонь на обнаженное плечо. Мы сидели молча. Потом Анна взглянула на меня, в ее взгляде был упрек.

– Ну… – сказала она.

Я усмехнулся – виновато, по-моему, – и встал.

– Нам пора, – сказал я. – Одевайся, да?

Она кивнула.

– Ты не думай, – сказала она. – Я тоже… Только не сейчас. Я никогда…

– Я все понимаю, – сказал я. – И ребята ждут нас. Надо лететь.