Сторож брату своему

– Больше не буди меня так, Антара. Руки не тяни, не трогай и вообще не подходи близко. А то убью ненароком.

– Чего-ооо…

– Д-дурак… – Рами говорил, как плевался. – Воином он хочет быть… Днем смотри, чтоб твоя тень на спящего воина не падала – а то проткнут, дурачина, балбес, поэт недоделанный…

– Рами, заткнись! – обретя полное дыхание, гаркнул Антара. – На нас напали!

Снаружи, словно в подтверждение его слов, донеслись ржание и меканье.

Кобыла госпожи Афаф зазвенела ножными путами и трубно фыркнула, беспокоясь.

Послышались крики. Следом прорезался испуганный рев верблюда.

Рами вскинул уши:

– Что случилось?

– Напали на нас, что! Набег! Кайсы скотину угоняют!

Снаружи действительно орали, мекали и ревели.

И вдруг – жуткий, пронзительный женский визг. И отчаянный вопль:

– Убиии-ииили-ииии!!..

Рами резко обернулся к выходу из шатра. За откинутым пологом метались в рассветном сумраке тени. Женщина снова заголосила:

– Убили! Обоих убили! Ааааааа!..

– Ничего себе… – ошалело пробормотал Антара.

Кричала старая Хайфа. К ее воплям присоединились другие женщины – пронзительный вой поднимался к небесам.

– Мой Джабир! Джабир! Ааааа! Сынок! Они убили Давада, аааааа!

– Ого… – чувствуя, как от нездешнего страха мерзнет спина, пробормотал Антара.

Убивать во время набега не полагалось. Угонять скот – сколько угодно. Ну женщину украсть – обычно крали рабынь, чтобы не возиться потом с семьей приглянувшейся бабы, за девственницу могли запросить выкупом верблюда, а то и двух. А за рабыню взыскивали вдвое меньше, к тому же ее потом можно было продать. Но убивать свободных мужчин – нет, такого не делали. Ну разве что по дури или без умысла, в темноте дал палкой по башке, а башка треснула, но это редко случалось…

– Пойдем, – совершенно спокойным голосом сказал сумеречник.

Антара резко обернулся. Рами уже стоял – с луком наготове и пробовал пальцем тетиву. Золотистая кобыла тревожно била копытом. Над копытом дрыгался и звенел цепью толстый железный браслет: аль-Хану, как самое ценное, пристегивали короткими металлическими путами к колышку с кольцом, на крепкий замок. Ключ от замка носила при себе Афаф – днем. Ночью она пихала его под подушку.

Кивая тонкокостной мордой, золотистая красавица перебирала длинными ногами и встряхивала гривой.

– Тихо-тихо-тихо… – улыбнулся ей Рами и похлопал между широких черных ноздрей. – Мы скоро вернемся.

И скользнул в крики и полусвет за пологом.

Подхватив копье, Антара высунулся наружу – оглядеться. И тут же заорал – на них наметом шли два всадника. С мечами – мечами! откуда у кайсов мечи?! – наголо! Разинув рот, Антара таращился на стремительно растущие фигуры в развевающихся бурнусах. Сквозь пыль и мельтешение он ясно видел – метнулась и упала, как сломавшись, женская фигура. Только рукава абайи взмахнули. У уха цвиркнуло – стрела.

Правый конник широко размахнулся клинком – прямо над головой ломающей руки тени в бьющемся на ветру покрывале:

– Джаби-иии… А! – Вопль оборвался.

Женщина рухнула в пыль и дернулась под копытами.

От ужаса Антара заорал, колени его подкосились, копье задрожало в руке, и сильный толчок в плечо опрокинул его навзничь.

От неожиданности юноша прекратил орать, посмотрел вверх и увидел Рами. Плавно и до жути спокойно сумеречник натягивал лук.

* * *

Скалясь над гривой лошади, правый конник занес меч, готовясь срубить противника на скаку. Наконечник стрелы Тарега метил ему прямо в лоб.

Далеко-далеко на западе тех, кто воевал с нерегилями, учили: никогда не пытаться стоптать копытами альва, натягивающего лук. Потому что альв – он не отскочит. И не попадет под меч. Он спустит тетиву и только потом шагнет в сторону. А твоя лошадь промчится мимо – уже без седока. Потому что встречный удар длинной, в два локтя стрелы, помноженный на усилие несущейся во весь опор лошади, вынет тебя из седла играючи – и если ты не умрешь в седле, то уж точно помрешь с переломанной шеей, обвалившись на всем скаку наземь.

Этого бедуина не обучали правильной тактике боя с альвами.

Всадник получил стрелу в переносицу и обвалился в пыль, нелепо взмахнув ногами. Обдав горячим воздухом, конь прогрохотал мимо – скотина неслась напролом, роняя с мундштука пену. Второй конник рухнул на спину плашмя в десятке шагов от опускающего лук Тарега. Ему стрела вошла в ямку между ключицами. Серая кобылка, лишившись привычного груза наездника, вздыбилась и замолотила копытами, раскачивая колокольчиками на кольцах трензеля.

– Убии-иилии-иии, ааааа, за что мне это, сыноо-оок!.. Омейр, Омейр, детка моя-аааааа…

Женщина выла где-то далеко, в той стороне, где стояли шатры обеих жен шейха. С трудом прислушиваясь – горе делало голос до безобразия ревущим, грудным, неузнаваемым, – Тарег понял, кто голосит. Фиряль, старшая.

Призрачно звенели колокольчики, оседала песчаная взвесь, свистел в ушах рассветный ветер. Бледная в сумерках кобыла храпела, гнула длинную шею и поддавала задом, кося большим круглым глазом.

У Фиряль сынишка едва-едва дорос до возраста пастуха.

– Иди сюда, – тихо приказал Тарег осиротевшей лошади.

И властно протянул руку к поводьям.