Сторож сестре моей. Книга 2

Бенедикт уже был готов присоединиться к ним и опровергнуть столь категоричный тон Луизы — той хотелось утешить Наташу, — но застыл неподвижно, буквально парализованный Наташиными словами:

— Как ты, должно быть, обрадовалась, Луиза, узнав, что мой давно пропавший муж жив, что я не свободна и не могу принадлежать никому другому…

Бенедикт услышал звон разбитого стекла, как будто что-то бросили. Когда Луиза ответила, он с трудом узнал ее голос.

— Что ты хочешь сказать, ты, неблагодарная маленькая невежда? На что ты пытаешься намекнуть?

— Ты знаешь не хуже меня, Луиза, — теперь голос Наташи звучал глухо. — Ты счастлива, что Петер жив, потому, что я не свободна для Чарльза. Ты пыталась помешать нашей любви потому, что сама любишь Чарльза. Девушки, которые давно работают в фирме, говорили мне, что ты хочешь обоих, Чарльза и его отца. Ты не хотела, чтобы Чарльз был счастлив с другой женщиной… ты берегла его для себя… ты сделала все, чтобы его брак распался, заставляя его все время уезжать…

Бенедикт услышал более чем достаточно. Он распахнул дверь спальни.

— Убирайся, маленькая потаскуха! — пророкотал он. — Убирайся и не смей больше разговаривать со своей сестрой, пока не сможешь… сможешь доказать, что вылечилась от помешательства. Ты дура, маленькая дура! — его голос дрожал, когда он начал наступать на нее. Будь его воля, он просто придушил бы ее. Она была порочна; проклятые коммунисты отравили ее душу; они с Луизой не осознавали этого, но это так — Наташе не место среди цивилизованных людей. Луиза бросилась вперед, чтобы удержать его.

Наташа попятилась к двери. Она побледнела и дрожала, но в голосе ее чувствовался вызов, когда она произнесла:

— Ты глупец, Бенедикт. Неужели ты сам не видишь, какими глазами твоя жена смотрит на твоего сына? — она выбежала из комнаты.

Рыча от ярости, он был готов снова ринуться, за ней, но Луиза прижалась спиной к двери, умоляя его:

— Пусть уходит, пусть уходит. Так будет лучше для всех нас.

Он ничего не соображал. На полу валялся разбитый флакончик духов, и его содержимое впитывалось в абиссинский ковер. Не отдавая отчета в своих действиях, медленно и осторожно он собрал осколки стекла, а затем то, что осталось от флакона. Увидев на флаконе название духов, он медленно перевел взгляд на Луизу. Это было «Открытие».

Спустя месяц в ресторане «21» состоялся семейный банкет в честь одиннадцатилетия Кристофера Дэвида Тауэрса Римера, которого теперь называли Киком все без исключения, даже Бенедикт, который вынужден был неохотно признать, что внук предпочитает свое уменьшительное имя всем остальным, полученным при крещении. Кик выбрал «21» для торжества, куда были приглашены взрослые, так же, как он просил и получил в качестве одного из подарков новенький «Полароид-SХ-70», фотоаппарат, способный делать моментальные цветные снимки.

На следующий день Бенедикт снова пришел в «21» по просьбе Сьюзен; на сей раз они обедали вдвоем. Когда дочь открыла сумочку, намереваясь подкрасить губы после первого блюда, оттуда выпала фотография, сделанная «полароидом» во время вчерашнего банкета.

Бенедикт поднял карточку.

— Почему у тебя с собой именно эта? — лениво поинтересовался он.

Фиона, десятилетняя сестра Кика, сердито хмурилась, сидя между дядей Чарльзом и Луизой, которые тоже выглядели не особенно счастливыми.

— Отдай мне ее, — Сьюзен попыталась разорвать снимок, но, в отличие от обыкновенных фотографий, бумага для «полароида» была слишком плотной. — Я сохранила это, чтобы показать Фионе, как она безобразно выглядит, когда не скрывает своих мыслей. Она не хотела сидеть рядом с Лулу.

Бенедикт не стал развивать тему, хотя знал, что Сьюзен, возможно, ждет этого от него. Еще он знал, что Сьюзен едва ли учит своих детей любить или хотя бы уважать Луизу. Он возмутился, когда они начали называть Луизу «Лулу», но после того, как сама Луиза сказала ему, что не имеет ничего против, что ей даже нравится имя — это намного лучше, чем «бабушка!» — он решил скрыть свое негодование. Ничего хорошего, конечно, но у него и без того достаточно своих проблем. Когда дети вырастут, они сами поймут, что Луиза — настоящее сокровище. По крайней мере он так думал.

— Итак, что тебя беспокоит, Сьюзи?

Его дочь уже выглядела старше своих лет. Загар, казавшийся золотистым на пляже Моут Кей в январе, загар, который она пыталась сохранить с помощью кварцевой лампы у себя дома, сейчас, в апреле, имел желтоватый оттенок, а кожа казалась задубевшей. Интересно, стоит ли ему еще раз попытаться уговорить ее прекратить жариться под палящим солнцем на Багамах и выбросить свою кварцевую лампу. Если гладкая, белоснежная кожа Луизы — она никогда не загорала на солнце — не является достаточно убедительным примером для Сьюзен, чтобы отказаться от солнечных ванн, он догадывался, что все прочие доводы не возымеют никакого действия.

К его удивлению, Сьюзен накрыла его руку своей. Она избегала открытых проявлений чувств, в отличие от Чарльза, которому всегда нравилось тискать его в объятиях.

— Итак? — повторил он, теряясь в догадках.