Сторож сестре моей. Книга 2

— Не так! А что теперь так? — Слезы заструились по ее лицу.

Чарльз взглянул на дверь у нее за спиной, оставшуюся открытой. Не войдет ли сюда сию минуту отец? Он торопливо пошел закрывать дверь, и она прочитала его мысли.

— Я одна. Твой отец в Вашингтоне. Я должна была прийти… Чарльз…

Когда он приблизился к ней, она умоляюще протянула к нему руки.

— Чарли, — повторила она.

Он мог поклясться, имя прозвучало, как «Шарли», точно так же, как в давно минувшие дни.

— Пожалуйста, не уходи… — последовала долгая пауза. — Не бросай меня…

Он не мог пошевельнуться. Его мысли пришли в такое смятение, что ему почудилось, будто он сходит с ума. Он не узнавал величественную Луизу Тауэрс в этой умоляющей женщине, простиравшей к нему руки. В глубине ее глаз таилась горечь и что-то такое, отчего он почувствовал себя виноватым.

— Луиза… — он подошел ближе, достаточно близко, чтобы ощутить нежный аромат сирени.

Он положил руки ей на плечи, потом взял за руки, мягко опустив их.

— Зачем все это? — прошептал он, отчаянно надеясь услышать ответ, который все поставит на свои места в этом безумном мире. — Ты знаешь, я только хотел помочь, сделать все, что в моих силах, как ты просила меня, чтобы Наташа почувствовала здесь себя, как дома. Почему все так ужасно получилось? Что она сделала, за что ты возненавидела ее? Что я сделал?

— О, Чарли, ничего, ничего…

Аромат сирени обволакивал его, он исходил от ее волос, кожи. Он заглянул в полные слез глаза Луизы. Дрожащим пальцем он коснулся ее ресниц. Она обратила к нему лицо, прелестное лицо, черты которого он так хорошо знал, но теперь на нем отражалось страдание, темные тени залегли вокруг глаз. Внезапно она обхватила его руками за шею; он почувствовал, как ее полные груди прижались к его влажной рубашке, мягкая шерсть ее свитера щекотала его кожу. Ее губы были приоткрыты, словно клюв голодного, жаждущего птенца.

Он ничего не мог поделать с собой. Он яростно поцеловал ее, словно желая растерзать рот, увлекавший его к гибели. Языком он раскрыл ее губы. Она отвечала с такой страстью, что он едва сохранял равновесие. Она походила на изголодавшегося ребенка, жадно поглощавшего ртом его поцелуи, но чем больше она теряла контроль над собой, тем больше его желание превращалось в смесь вожделения и гнева. Он желал ее, но в то же время он хотел наказать ее за каждый миг страстного томления, которое возбуждало в нем ее тело.

Когда она стала покрывать его лицо поцелуями, чувство вины полностью покинуло его. Она была той, кем, по словам Сьюзен, всегда была — всего лишь шлюхой, ведьмой, порочной соблазнительницей, которая завлекла отца в свои сети так же легко, как сейчас она пыталась завладеть им. Они оба предавали отца, но когда ее рука начала расстегивать его брюки, ласкать его вздымающийся пенис, он не смог остановиться. Это была знойная женщина, покорная плоть в его руках, служанка, рабыня.

Чарльз рывком распахнул на ней рубашку; она была без лифчика. «Возьмите, пожалуйста, не стесняйтесь», — эта фраза промелькнула у него в голове, когда он склонился к ней и начал сосать и покусывать набухшие соски, темно-красные на фоне молочно-белых грудей. По мере того, как он сжимал их и сдавливал в ладонях, его страсть усиливалась; его пальцы впивались в нее, словно клещи, он знал, что оставляет отметины на белой коже, делает ей больно. Он хотел выразить свое презрение, причиняя боль, но ее крик был криком женщины, жаждущей большего, и она настойчиво увлекла его к дивану, задыхаясь, всхлипывая, сгорая от желания отдаться ему любым способом, каким он захочет.

Раздался телефонный звонок, один, второй, прозвенев в сумеречном кабинете, словно сигнал тревоги. Комната качнулась перед глазами, когда он вскочил на ноги, преисполненный страха и отвращения к себе. Наташа! Он знал, что наверняка ему звонит Наташа, а он, какой же он ничтожный негодяй! Господи, какое затмение нашло на него! Что он допустил, что происходило здесь в течение нескольких минут? Если Луиза была ведьмой, то он превратился в настоящего дьявола. Ему хотелось зарыдать. Хотя Луиза пыталась схватить его за ногу, Чарльз кинулся к своему столу, но он не поднял, не смог поднять трубку. Телефон прозвонил еще шесть, может, семь раз. Луиза сидела и молча смотрела на него, не пытаясь прикрыть свои обнаженные груди, светящиеся в угасающем свете дня, словно две луны, ее черные волосы падали на лицо. Теперь она походила на ведьму, какой была на самом деле, подумал он, пленительную, безнравственную ведьму.

Чарльз тяжело дышал, словно только что пробежал дистанцию, но когда он заговорил, голос его звучал сдержанно.

— Я не поверил Наташе, я не поверил Сьюзен, но теперь вижу, как они были правы. — Он оперся руками о крышку стола, словно старик. Луиза по-прежнему не произнесла ни звука, лицо ее оставалось неподвижным, тогда как он тихо и твердо продолжал.

— Ради блага всех нас, умоляю тебя, пойми, какое бы безумие ни владело тобой, я — не спасение от твоего недуга. Что бы ты ни вообразила о своих чувствах…