Сторож сестре моей. Книга 2

Норрис поморщился от язвительного тона, каким Бенедикт произнес слово «независимый». Он любил Чарльза. На самом деле он считал, что Чарльз был замечательно неиспорченным, трудолюбивым молодым человеком, учитывая, кто такой его отец. А так как Норриса никогда не посвящали в обстоятельство, приведшее к отчуждению между сестрами и исходу Чарльза из «Луизы Тауэрс», он не знал, что сказать. Имея дело с Бенедиктом Тауэрсом более тридцати лет, он понимал, что неведение частенько являлось в буквальном смысле блаженным.

— Суть в том, Норрис, дружище…

Норрис в смятении наблюдал, как Бенедикт наливает себе очередную щедрую порцию бренди.

— Суть в том, что я презираю своего сына и наследника. Сьюзен — вот кто должен был носить штаны. Именно она всегда проявляла мужество. Уповаю на Бога, чтобы Кик унаследовал характер своей матери. Если сейчас это и не так, я сочту своим долгом проследить, чтобы он вырос истинным Тауэрсом. Я не уделял должного внимания воспитанию Чарльза. Из-за войны и всего прочего я слишком многое доверил Хани. Вот почему он такой слабак. Я усвоил урок. Кик может рассчитывать на мое полное внимание, слышишь?

Готовились и другие большие перемены. Однажды утром за завтраком Бенедикт сказал Луизе, что жизнь в квартире на Парк-авеню стала для него невыносимой.

— Она хранит слишком много воспоминаний о близких, безвременно погибших в страшных, немыслимых катастрофах. Так же сильно, как я когда-то любил эту квартиру, я начинаю ненавидеть ее.

Он невидящими глазами смотрел на Луизу, не пытаясь высказать, о чем еще он думал: что было нетрудно изгнать отсюда память о Хани благодаря сексуальному восторгу, который дарила ему жизнь с Луизой в первые годы, годы, когда он не мог приблизиться к ней без того, чтобы не захотеть овладеть ею. Она по-прежнему волновала его, но сейчас, разумеется, все было иначе. Ни одна женщина, даже такая, как Луиза, которая, казалось, никогда не уставала изобретать новые способы возбудить его, даже она не могла облегчить боль, которой он терзался теперь каждый день в доме, где выросла Сьюзен. Куда бы он ни посмотрел, все напоминало ему о Сьюзен.

— Трать столько, сколько хочешь, — сказал он Луизе. — Обратись к лучшим агентам по продаже недвижимости. Наведи справки у Эбботсона в офисе о лучших агентах по продаже квартир. Когда найдешь то, что тебе понравится, свози туда детей, чтобы удостовериться, что им тоже понравится.

Бенедикт отправился в офис, а Луиза медленно обошла громадную квартиру, где некогда она жила и работала служанкой. Эти воспоминания хранились под спудом так долго, что больше не могли причинить ей боль. В ее памяти ярко запечатлелась — словно это только что произошло — иная картина: воспоминание об унижении, пережитом в кабинете Чарльза, воспоминание, которое она не забудет до конца жизни. Даже потрясение от смерти Римеров и последовавшие затем перемены не утишили ее боль. Если никто больше ничего не заметил, то Бенедикт видел, что Чарльз едва узнал ее на похоронах.

В коралловой с белым гостиной, ныне превратившейся в спальню Фионы, сдерживаемые гнев и горечь Луизы выплеснулись наружу. «Свози туда детей, чтобы удостовериться, что им тоже понравится». Приказ Бенедикта с новой силой зазвенел в ушах, когда она увидела на полу крошечных плюшевых мулов Фионы. Она яростно пнула их ногой, отшвырнув чуть ли не на другой конец комнаты. Когда она повернулась, собираясь уходить, она увидела няню-англичанку мисс Хобсон, сурово взиравшую на нее из соседнего маленького кабинета, который Фиона теперь делила со своим братом.

— Я могу вам чем-то помочь, миссис Тауэрс?

Ее тон был недружелюбным, даже покровительственным, тон, напомнивший Луизе, что это была женщина, в течение многих лет выслушивавшая нелестные отзывы о ней от Сьюзен. Луиза покинула комнату, не удостоив ее ответа.

Довольно скверным было то, что дети так угрюмы и недружелюбны с ней. Даже сама манера произношения ее имени Лулу казалась осуждающей и неуважительной, как будто она ровно ничего не значила. Много лет назад Ян тоже называл ее Лулу — сокращенно от Людмилы. Это было совсем другое дело.

Луиза твердила себе: дай детям время, имей терпение, они недавно потеряли родителей, потребуется очень, очень много усилий, чтобы завоевать их доверие, не говоря уже о дружбе. Но обязана ли она мириться с надменной служанкой, которая может повлиять на ее собственную прислугу? Нет, не обязана. Она пообещала себе, что когда подыщет новый дом, не важно, что скажут дети, она будет твердо настаивать, что няня — дети звали ее Хобби — с ними не поедет.

В зале заседаний правления стояла гробовая тишина, пока Бенедикт сосредоточенно просматривал бумаги. Норрис со своего обычного места возле двойных дубовых дверей хорошо видел, что многие из сидевших вокруг стола казались невероятно напряженными. Чарльз, которого он не видел несколько месяцев — Бенедикт потребовал его присутствия, — своим бледным, усталым лицом больше не напоминал того молодого жизнерадостного человека, о ком Норрис часто думал.