Стоунхендж

Теперь нужно было ждать, так шёл сбор урожая, и все люди Каталло были заняты на полях или токах. Но в эти дни урожая Сабан получил возможность проводить время с Леиром. Он учил мальчика пользоваться луком и стрелами, кастрировать телят, добывать с помощью копья рыбу из реки. Свою дочь он видел редко. Лэллик была нервным девочкой, пугающейся пауков, мотыльков и собак, и когда бы Сабан не появлялся, она всегда пряталась за своей матерью.

— Она очень хрупкая, — утверждала Орэнна.

— Больная? — спросил Сабан.

— Нет, просто драгоценная. Хрупкая, — Орэнна нежно погладила Лэллик. Девочка действительно, показалась Сабану очень хрупкой, но она была очень красивой. Кожа у неё была белая и чистая, золотистые ресницы удлинёнными и нежными, а волосы были таким же блестящими, как у матери. — Она избрана, — добавила Орэнна.

— Избрана для чего? — спросил Сабан.

— Она и Леир будут хранителями нового храма, — с гордостью сказала Орэнна. — Он будет жрецом, а она жрицей. Они уже посвящены Слаолу и Лаханне.

Сабан подумал об энтузиазме своего сына в военных играх, в которые играли дети вокруг камня.

— Я думаю, что Леир скорее хочет стать воином.

— Это ты подаешь ему такие идеи, — неодобрительно сказала Орэнна, — но Лаханна избрала его.

— Лаханна? Не Слаол?

— Здесь руководит Лаханна, — сказала Орэнна, — истинная Лаханна, а не та фальшивая богиня, которой здесь когда-то поклонялись.

Когда урожай был убран, люди Каталло исполнили танцы в своём храме, раскачиваясь между валунами и принесли в дар пшеницу, ячмень и фрукты к подножию алтаря. В селении ночью было устроено празднество, и Сабан был заинтригован, увидев, что его дети и все сироты, живущие с Орэнной, пришли на праздник, но сама Орэнна осталась в храме. Лэллик скучала по матери, а когда Сабан приласкал её, казалось, что она сейчас расплачется.

В храме горел костёр, его пламя освещало гребень вала, увенчанный черепами, но когда Сабан направился к валу, его остановил жрец.

— Этой ночью на этом месте заклятие.

— Этой ночью?

— Только этой ночью, — пожал плечами жрец и легонько подтолкнул Сабана обратно в сторону пирующих. — Боги не хотят, чтобы ты был здесь.

Килда увидела возвращающегося Сабана и, оставив Ханну с одной из женщин, подошла и взяла его за руку.

— Я говорила, что покажу тебе кое-что, — сказала она.

— Что покажешь?

— То, что видели я и Дирэввин, — она потянула его в тень и повела на север от селения. — Я говорила тебе, — сказала она, — что никто не предаст нас.

— Но вас узнали?

— Конечно.

— А Ханна? Люди знают, кто она?

— Наверное, — беззаботно сказала Килда, — но она выросла с тех пор, как была здесь, и я говорю людям, что она моя дочь. Они притворяются, что верят мне, — она перепрыгнула через ров и повернула на восток. — Никто не предаст Ханну.

— Ты не из Каталло? — спросил Сабан. Он всё ещё почти ничего не знал о Килде, но её интонация выдавала, что язык Каталло ей не родной. Он знал, что ей меньше двадцати двух лет, но она была незнакомкой для него.

— Меня продали в рабство ребёнком. Моё племя живёт на берегу восточного моря. Жизнь там трудна, а дочерей ценят за то, что их можно продать. Мы поклоняемся богу моря Кромадху, и Кромадх выбирает, какие девочки будут проданы.

— Как?

— Нас уводят далеко по илистому побережью и заставляют убегать от прибывающего прилива. Самые быстрые выходят замуж, а медлительных продают, — она пожала плечами. — Ну а самые медленные тонут.

— Ты была медлительной?

— Я специально бежала медленно, — ровно сказала она, — потому что мой отец избивал меня. Я хотела сбежать от него.

Теперь она направлялась на юг, приближаясь к храму. Ни жрец, ни охранник не видели, как они повернули далеко в полях, и только свет луны освещал стерню.

— Если кто-то увидит нас?

— Тихо, — предостерегла она его, и они вдвоём забрались на крутой меловой склон вала под зловещими взглядами волчьих черепов. Килда первой добралась до вершины и легла на землю. Сабан припал рядом с ней.

Сначала они ничего не увидели в обширном храме. Большой костёр горел возле хижины Орэнны, и его бешеное пламя отбрасывало мерцающие тени валунов через темнеющий ров на внутренний склон мелового вала. Дым от костра клубился и поднимался к звёздам, его нижняя часть освещалась красным от костров в селении.

— Твой брат пришёл в Каталло сегодня вечером, — зашептала Килда в ухо Сабану, затем указала в дальнюю часть храма, где Сабан увидел чёрную тень, отделившуюся от камня.

Он понял, что это Камабан, так как даже с такого расстояния, и хотя человек был закутан в мантию быка-танцора, он увидел, что силуэт слегка прихрамывает. Большая шкура свисала с его плеч, голова быка билась над лицом, а копыта и хвост мёртвого животного волочились по земле. Человек-бык медленно сделал несколько неуклюжих танцевальных движений, переступая из стороны в сторону, замирал, снова начинал танец, и пристально вглядывался вокруг себя. Затем он завыл, и Сабан узнал голос.

— В твоём племени, — зашептала Килда, — бык это Слаол, да?

— Да.

— Значит, мы видим Слаола, — презрительно сказала Килда.