Стоунхендж

Глухонемой теперь потащил Сабана между хижинами к северной части селения, где располагалась кузница Моркара, кузнеца Рэтэррина. Моркар был другом Галета, а его обычной работой было делать наконечники для копий из кусков бронзы. Но сегодня он нагревал бронзу, которую дал ему Хэрэгг. Кузнец избегал взгляда Сабана. Хэрэгг толкнул Сабана на землю, где Сабан закрыл глаза, и попытался унять боль в своей руке, но затем он почувствовал сильнейшую боль на своей правой щиколотке и завыл от мучений. Открыв глаза, он увидел бронзовое кольцо вокруг своей ноги. Оно было уже почти сомкнуто, и Моркар быстро стучал по горячей бронзе, соединяя два стыка. Потом кольцо было соединено бронзовой цепью со своим близнецом, надетым вокруг левой щиколотки, и прочно сковано в месте соединения. Металл был обжигающе горячим, и Сабан задыхался от боли.

Моркар полил металл водой.

— Прости, Сабан, — прошептал он.

— Встань, — сказал Хэрэгг.

Сабан встал. Небольшая толпа людей Рэтэррина наблюдала неподалёку. Его ноги были скованы так, что он мог ходить, но не бежать, его голова была обрита, а теперь Хэрэгг встал позади него и разрезал ножом его рубаху на спине сверху донизу. Он стянул её в сторону, так что Сабан остался обнажённым. Наконец, он разрезал ожерелье из морских раковин на шее Сабана, втоптал его в землю своей массивной ногой и положил в карман янтарный амулет, подарок матери Сабана. Джегар хохотал, Ленгар аплодировал.

— Теперь ты мой раб, — глухо сказал Хэрэгг, — или умрёшь или будешь жить, как я захочу. Иди за мной.

Сабан, его унижение было полным, подчинился.

* * *

Ленгар боялся богов. Он не понимал их, но он понимал себя, и он знал, что вероломство богов может далеко превзойти все хитрости человека. И поэтому он боялся их, и как следует позаботился умилостивить их так, как только мог. Он преподнёс дары жрецам, захоронил символические меловые топоры во всех храмах Рэтэррина, оставил в живых жён Хенгалла, и даже заверил, что они не будут голодать.

Дух его отца отправлялся в потусторонний мир, где он будет жить с предками и богами. Но он уходил без нижней челюсти и без правой ноги, чтобы Хенгалл не мог ни рассказать о своём убийстве, ни, если его дух останется на земле, преследовать Ленгара. Челюсть и нога были скормлены свиньям, но с остатками тела обошлись почтительно. Хенгалла сожгли на большом погребальном костре по обычаю Чужаков. Костёр был зажжён через три дня после смерти Хенгалла, и горел в течение трёх дней. И только после этого над дымящимися углями был быстро возведён курган из мела и земли.

В ночь, когда был создан курган, Ленгар встал на колени на его вершине, и склонил голову к комкам мела. Он был один, так как не хотел, чтобы кто-нибудь был свидетелем его разговора с отцом.

— Ты должен был умереть, — говорил он Хенгаллу, — потому что ты был слишком осторожным. Ты был хорошим вождём, но сейчас Рэтэррину нужен великий вождь, — Ленгар сделал паузу. — Я не убил твоих жён, — продолжал он, — и даже Сабан всё ещё жив. Он всегда был твоим любимчиком, не так ли? Так вот, он жив, отец, он всё ещё жив.

Ленгар не был уверен, что оставить Сабана в живых, было хорошей идеей, но Камабан убедил его, что убийство своего сводного брата может быть роковым. Камабан пришёл к Ленгару в Сэрмэннин не тем заикающимся дурачком, которого Ленгар всегда презирал. Вместо этого он стал колдуном, и Ленгар обнаружил, что необъяснимо нервничает в присутствии Камабана.

— Боги могут простить тебе смерть Хенгалла, — говорил ему Камабан, — но не смерть Сабана.

А когда Ленгар потребовал объяснить почему, Камабан заявил, что разговаривал со Слаолом во сне. Ленгар уступил посланию из сна. Он всё ещё немного жалел об этом, но он опасался колдовства Камабана. По крайней мере, Камабан предложил, что Сабан должен стать рабом Хэрэгга, и Ленгар был уверен, что рабы большого торговца долго не живут.

Ленгар прислонился лбом к вершине кургана. Земля и мел были грубо навалены на остатки костра, и струйки дыма всё ещё просачивались сквозь грунт, раздражая глаза Ленгара, но он покорно прижимал голову.

— Ты будешь гордиться мной, отец, — сказал он Хенгаллу, — потому что я возрожу Рэтэррин и усмирю Каталло. Я буду великим вождём …

Он резко замер, услышав шаги.

Шаги были рядом с ним, совсем рядом, затем они послышались на самом кургане, и, несмотря на то, что правая нога его отца была отрезана, Ленгара охватил ужас от мысли, что это дух Хенгалла пришёл отомстить за себя.

— Нет, — зашептал он, — нет.

— Да, — произнёс низкий голос, и Ленгар выпустил глубокий вздох облегчения и выпрямил спину, чтобы поднять взгляд на Камабана.

— Я решил всё-таки последовать за тобой из Сэрмэннина.

Ленгар не нашёлся что ответить. Он вспотел от страха.