Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

— Знает кошка, чье мясо съела! — Бонч заразительно рассмеялся, и было так странно слышать этот смех впервые за долгую тревожную ночь. — Значит, воззвания до адресатов не дойдут?

— Кто знает, там исполнителем остался один подлец, Лихобабин. Он из наших, к стыду моему, член ЦИК Потельсоюза. Да вот переметнулся. Эсер-максималист…

— О, это уже почтовый саботаж наоборот! Ну, ничего, разберетесь. Недолго музыке играть.

«Недолго» все-таки выросло в целых три часа. Уже шел восьмой час, а Тимаков ответил, что опасность еще не ликвидирована, — так он сообщил в Кремль, когда оттуда попробовали передать пробную телеграмму. Но вскоре радостно отозвался на звонок Подбельского:

— На Мясницкой стреляют! Слышу пулемет… и гранаты рвутся… Подождите, подождите… Ой, Вадим Николаевич, бегут мои караульные, вон видно в окно… Пойду встречать наших!

Выстрелы и разрывы были слышны и да телефонной станции. Они доносились не только со стороны бульваров, но и правее, через Маросейку: видно, наступление шло и на Большой Трехсвятительский.

Солнце все сильнее посверкивало над городом, прогоняя туман. Начинался новый день.

Глава девятая

1

За узким проездом под железнодорожной насыпью открылось обширное поле — с пожухлой травой, с темной полоской березняка вдали, у берега Волги; на середине плоского пространства сбились в кучку несколько бараков уныло-военного вида, над ними вздымались высоченные мачты с еле различимой издали паутиной антенн. Туча дорожной пыли потянулась за автомобилем, сразу окутала все вокруг, пока не остановились возле давно не крашенной, до тусклого серого цвета вымытой дождями стены барака. Рядом тотчас появились люди. Видимо, тут, на радиотелеграфной станции, за городской чертой Твери, всякий гость — событие, а автомобиль увидели издалека, гадали, кто такой едет… Сразу бросилось в глаза, что кругом одни мужчины и большинство в военной форме, — сказывалась недавняя принадлежность станции.

Сидевший рядом Николаев кивал, здороваясь с кем-то из стоявших у крыльца, негромко предложил:

— Я вас представлю, Вадим Николаевич?

Подбельский отрицательно мотнул головой и приподнялся с сиденья. Он сразу стал выше собравшихся возле машины, как бы взошел на трибуну. Поздоровался, представился сам. Пояснил:

— Давно обещал вот Акиму Максимовичу Николаеву приехать, посмотреть вашу станцию. Кто тут старший?

Он ожидал, что объявится кто-нибудь с крыльца, но к дверце машины шагнул человек совсем не оттуда, а от стоны барака. Он был высок ростом, его лобастая голова была не покрыта, но ворот летней офицерской рубахи аккуратно застегнут, и под ремнем ни складочки, а руки тотчас привычно опустились по швам, выдавая кадрового служаку.

— Начальник станции Лещинский, — доложил он, и тут же еле заметная улыбка тронула его мясистое, с крупными чертами лицо. — Очень рады вашему приезду, товарищ народный комиссар!

Подбельский шагнул с подножки автомобиля, его обступили, он пожимал руки тех, кого называл Лещинский, но фамилии, как это водится при беглом знакомстве, не задерживались в памяти; запомнилось только, что большинство из представленных — инженеры, но были и мотористы, аккумуляторщики, радисты-слухачи, даже один стеклодув. Так, гурьбой, и поднялись на крыльцо.

За дверью, за темным коридором обнаружилось просторное помещение, снова все в августовском солнце, с окнами, распахнутыми в истомленное жарой поле. Здесь, как оказалось, самое сердце станции — на столах стояли похожие на огромные деревянные сапоги коробки приемников с черными рукоятками переключений; тонкие отводы соединяли приемники с мачтами там, на поле, и было что-то таинственное в этой связи — как, почему выуживают эти ящики из голубой беспредельности неба вполне осознанные, написанные человеческой рукой и только лишь переведенные в дробь морзянки тексты? Сейчас приемники молчали. Радисты праздно стояли возле столов, откровенно, как диковинку, разглядывая наркома.

— Приемники у нас старые, еще с войны, — объяснил Лещинский. — Тут усиление сигнала производилось механическими прерывателями. А с пятнадцатого года появилось новшество… — Начальник станции замолчал и вдруг опять улыбнулся, как прежде, почти незаметно, лишь уголками губ. — Ну, да вам, думаю, известно, товарищ парком, о работах нашего главного изобретателя Михаила Александровича Бонч-Бруевича… Словом, он создал совсем иной усилитель. С катодным реле. Вот… — Лещинский указал на довольно большой ящик со стеклянным окошком вольтметра и несколькими рукоятками. Наверху в царственном одиночестве красовался стеклянный шар, а с боков его, будто краники у самовара, отходили проводники, плотно привернутые к клеммам на крышке ящика.

Подбельский потрогал округлую стеклянную поверхность.

— Так вот она какая, радиолампочка! По виду не скажешь, что готова творить чудеса.