Читаем Страдание и его роль в культуре полностью

Страдание является своеобразным экзаменом, испытанием личности. В зависимости от его результатов уточняется ее самоприятие и Я-концепция, ей становится понятнее, на что она способна и от чего ей следует отказаться. Соответственно формируется (укрепляется, изменяется) отношение к ней окружающих. В зависимости от содержания и причин страдания, силы своих личностных предрасположенностей и потенциалов индивид может прийти к вере в Бога, укрепиться в ней или, напротив, отказаться от нее. Уход к Богу означает не только подчинение высшей силе и надежду на ее заступничество, но и стремление преодолеть свою конечность при помощи трансцендентного мира.

Отчаяние в результате страданий способно привести к уходу от мира: затворничеству, резкому сужению сферы общения, монашеству и даже самоубийству, что довольно характерно для случаев разочарования в жизни и утраты ее смысла. Как следует из изысканий В. Франкла, чаще всего страдают из-за утраты смысла жизни молодые люди, что неудивительно, поскольку именно они больше, чем люди других возрастов, ищут этот смысл. «Посторонний» А. Камю не мог прийти в отчаяние, он не искал смысла жизни и не страдал именно потому, что был посторонним. У него не было психологических связей ни с самим собой, ни с окружающими, у него не было чувства вины, он не нуждался в прощении или любви, а поэтому просто не способен был страдать.

Страдания могут иметь чисто психологические корни.

В повседневной и внешне, казалось бы, ничем не примечательной жизни постоянно случаются большие и маленькие трагедии, многие из которых воспринимаются конкретными людьми как глобальные катастрофы. Люди могут тяжко страдать, задыхаясь в затхлой обывательской среде, где их жизнь лишена смысла, как было с гетевским Вертером. Весьма болезненна фрустрация единственного устремления, для реализации которого нет условий или которому препятствуют конфликтующие мотивации самого индивида. К. Хорни отмечает, что невротические люди иногда показывают любопытную с точки зрения своей односторонности целеустремленность. Так, мужчины могут жертвовать всем, включая собственное достоинство, ради своего честолюбия. Недостижение честолюбивых целей, я полагаю, может вызывать страдания. Такие же последствия могут наступать у женщин, которым ничего не надо от жизни, кроме любви, если их усилия не будут вознаграждены. Родители могут посвящать своим детям все собственные интересы, всю свою жизнь, а если дети не оправдают их надежд, родители будут мучиться. Хорни считает, что, хотя такие люди производят впечатление искренних и цельных, в действительности они гонятся за миражом, в котором видят решение всех своих конфликтов. То, что внешне выглядит как полная отдача чему-то, идет скорее от отчаяния, чем от внутренней целостности[16]. Присоединяясь к этой позиции, хотелось бы добавить, что недостижение названных выше целей может восприниматься человеком как его личная трагедия — ведь этой цели было подчинено все. Постановка единственной цели жизни и подчинение ей всей энергии имеют место в ущерб самоутверждению, сотрудничеству и полноценной адаптации.

Хорни обстоятельно анализирует притворное страдание у невротиков. Она критикует тех аналитиков, которые утверждают, что невротик хочет страдать. Авторы, которые выдвигают эту теорию, не могут в должной мере, пишет Хорни, оценить тот факт, что невротик страдает намного сильнее, чем знает об этом, и что он обычно начинает осознавать свое страдание лишь тогда, когда начинает выздоравливать. Существенно, что страдание от неразрешенных конфликтов неизбежно и абсолютно независимо от чьих-либо личных желаний. Если невротик позволяет себе разрываться и гибнуть, он, конечно, вредит себе не потому, что хочет этого, а потому, что в силу внутренней необходимости вынужден это сделать. Если он всячески старается держаться в тени и занимать непротивленческую позицию, ему, по крайней мере бессознательно, ненавистно так делать и он презирает себя за это; но он испытывает такой сильный ужас перед собственной агрессивностью, что должен прибегать к противоположной крайности и так или иначе подставлять себя обидам и оскорблениям.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мифы и легенды рыцарской эпохи
Мифы и легенды рыцарской эпохи

Увлекательные легенды и баллады Туманного Альбиона в переложении известного писателя Томаса Булфинча – неотъемлемая часть сокровищницы мирового фольклора. Веселые и печальные, фантастичные, а порой и курьезные истории передают уникальность средневековой эпохи, сказочные времена короля Артура и рыцарей Круглого стола: их пиры и турниры, поиски чаши Святого Грааля, возвышенную любовь отважных рыцарей к прекрасным дамам их сердца…Такова, например, романтичная история Тристрама Лионесского и его возлюбленной Изольды или история Леира и его трех дочерей. Приключения отчаянного Робин Гуда и его веселых стрелков, чудеса мага Мерлина и феи Морганы, подвиги короля Ричарда II и битвы самого благородного из английских правителей Эдуарда Черного принца.

Томас Булфинч

Мифы. Легенды. Эпос / Образование и наука / Древние книги / Культурология
Голос как культурный феномен
Голос как культурный феномен

Книга Оксаны Булгаковой «Голос как культурный феномен» посвящена анализу восприятия и культурного бытования голосов с середины XIX века до конца XX-го. Рассматривая различные аспекты голосовых практик (в оперном и драматическом театре, на политической сцене, в кинематографе и т. д.), а также исторические особенности восприятия, автор исследует динамику отношений между натуральным и искусственным (механическим, электрическим, электронным) голосом в культурах разных стран. Особенно подробно она останавливается на своеобразии русского понимания голоса. Оксана Булгакова – киновед, исследователь визуальной культуры, профессор Университета Иоганнеса Гутенберга в Майнце, автор вышедших в издательстве «Новое литературное обозрение» книг «Фабрика жестов» (2005), «Советский слухоглаз – фильм и его органы чувств» (2010).

Оксана Леонидовна Булгакова

Культурология