Страдание и его роль в культуре

Трагическое неизбежно связано с конфликтом, который нужно исследовать в плане сюжета, поставленных проблем, организации повествовании и т. д. Эстетические взгляды на природу трагического вообще и его отражение в искусстве в частности претерпевали, конечно, существенные изменения в разные эпохи, например в нашей стране. Так, Ю. Б. Борев, цитируя Аристотеля, утверждал, что трагическое — это гибель или тяжелые страдания любого человека, ценного для общества[95]. Из этого утверждения, но без ссылки на Аристотеля, вытекает, что гибель или тяжелые страдания неценного человека вовсе не трагичны. В таком контексте ясно проглядывает ленинско-сталинское отношение к человеку, лежащее в основе массовых репрессий. Г. Н. Поспелов истолковывал трагическое только как противоречие между личными и надличными, общественными интересами во внутреннем мире героя[96]. Это тоже типично советское отношение к человеку, стремление полностью подчинить его общественному долгу, понимаемому большевизмом как полное отсутствие свободы. В течение длительного времени (с середины 1920‑х до середины 1950‑х гг.) было распространено мнение, что в советской литературе вообще не должно быть места трагическому[97]. Тогда расцвело бесконфликтное искусство.

Трагическое в искусстве прошло длительный и сложный путь.

Античная трагедия отражала и художественно заостряла такие ситуации, в которых человек, отстаивая определенные общественные или личные интересы, вступал в неразрешимые противоречия с силами, чуждыми либо враждебными этим интересам. Трагики воспроизводили эти ситуации с глубоким состраданием к своим героям, но все конфликты, определяемые ими как воля высших сил, не могли иметь поэтому нетрагического выхода. Можно сделать вывод, что при совершении преступного поступка, ответственность за него должен нести не земной персонаж, а высшие небесные силы. Однако прямо такая богохульная идея нигде не отражена. Правда, как отмечал Аристотель, несчастье героя во многом связано с допущенными им ошибками, нарушениями божественных законов.

В Древнем Риме трагедия как жанр была во многом упрощена, если иметь в виду прежде всего произведения Сенеки со «страшными» сюжетами, с дикими страстями и нечеловеческими страданиями. В Средние века при господстве христианской морали и аскетического мироощущения почти не было художественных произведений трагического содержания, хотя жизненного материала для этого было более чем достаточно. Понятно, что и серьезных литературоведческих исследований об этом тоже не было. В эпоху Возрождения трагическое предстало как высвобождение естественной человеческой природы от всякого ее физического и духовного подавления. Трагический персонаж Возрождения сам по себе является выразителем подлинных ценностей жизни (У. Шекспир, К. Марло). В классической трагедии (Ж. Расин, П. Корнель) человек подчиняется высшему, государственному долгу, вступая в острое противоречие со своими естественными влечениями, и этот конфликт неразрешим. Здесь долг перед государством — это критерий истины и правильности человеческого бытия, средство избавления от всех пороков. Такой же позиции придерживались советская литература и литературоведение, которые видели в человеке лишь небольшой винтик, который не мог не подчиняться государству.

Трагедии античности и даже Нового времени довольно редко изображали страдания от физической боли, лишений, голода и т. д., явно уступая здесь место изобразительному искусству.

Зато современный кинематограф с лихвой восполнил названный пробел, отчего киноэкран стал чрезмерно кровожадным. Страдания могут присутствовать и в мелодраме, причем даже тогда, когда она рассчитана на тех, кто, образно говоря, не умеет читать, т. е. не знаком с серьезной литературой. Здесь страдание приводит к жалости, даже если герои страдают с напыщенными речами в наивных слезливых пьесах, полных морализма проповедничества. Часто такие произведения заканчиваются назидательным финалом.

В прошлом мелодрама часто объединялась с готическим романом, который охотно включал в сюжет сверхъестественные силы. Жанр готического романа со сверхнаивными сюжетами отнюдь не исчез в наши дни, материализуясь и в прозе, и в кино, причем тоже со своими страданиями.